Тухачевский
Шрифт:
29 июля 1918 года Восточный фронт был объявлен главным фронтом Республики. Через несколько дней сюда выехал председатель Реввоенсовета и нарком по военным и морским делам Троцкий. Перед этим состоялось заседание Реввоенсовета с участием Ленина. Об этом заседании Троцкий вспоминал следующим образом: «— Надо мобилизовать всех и всё и двинуть на фронт, — говорил Ленин. — Надо снять из «завесы» все сколько-нибудь боеспособные части и перебросить на Волгу…
— А немцы? — отвечали Ленину.
— Немцы не двинутся, им не до того, да они и сами заинтересованы в том, чтобы мы справились с чехословаками».
В результате Троцкий отправился на Восток с солидными подкреплениями из войск бывшей Западной завесы, а также с мобилизованными для политработы коммунистами. У Льва Давыдовича с Владимиром Ильичом состоялся примечательный разговор, воспроизведенный Троцким по памяти в 1924
— Чтобы преодолеть эту гибельную неустойчивость, нам необходимы крепкие заградительные отряды из коммунистов и вообще боевиков, — говорил я Ленину перед отъездом на восток. — Надо заставить сражаться. Если ждать, пока мужик расчухается, пожалуй, поздно будет.
— Конечно, это правильно, — отвечал он, — только опасаюсь, что и заградительные отряды не проявят должной твердости. Добёр русский человек, на решительные меры революционного террора его не хватает. Но попытаться необходимо».
И попытка, как известно, удалась. Сначала на Восточном фронте, а потом и по всей России. Троцкий как раз должен был железной рукой с помощью трибуналов и заградотрядов установить дисциплину в сражавшихся в Поволжье войсках. Председатель Реввоенсовета справедливо полагал: «Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади». В штаб фронта в Свияжске под Казанью он прибыл вскоре падения последней. И сразу же издал грозный приказ: «Предупреждаю, если какая-нибудь часть отступит самовольно, первым будет расстрелян комиссар, вторым командир. Мужественные, храбрые солдаты будут поставлены на командные посты. Трусы, шкурники, предатели не уйдут от пули. За это я ручаюсь перед лицом Красной Армии».
Но угроза на бумаге немногого стоит. Красноармейцы продолжали отступать без серьезного нажима со стороны неприятеля. И Троцкий быстро доказал, что словами не бросается. В мемуарах он описал, как исполнил обещание о пулях для трусов и дезертиров: «Свежий полк, на который мы так рассчитывали, снялся с фронта во главе с комиссаром и командиром, захватил со штыками наперевес пароход и погрузился на него, чтобы отплыть в Нижний. Волна тревоги прошла по фронту. Все стали озираться на реку. Положение казалось почти безнадежным. Штаб оставался на месте, хотя неприятель был на расстоянии километра-двух и снаряды рвались по соседству. Я поговорил с неизменным Маркиным (знаменитый матрос, помощник Троцкого в наркомате иностранных дел, публикатор секретных договоров России с союзниками, а в те дни — комиссар Волжской флотилии. — Б. С). Во главе двух десятков боевиков он на импровизированной канонерке подъехал к пароходу к дезертирами и потребовал от них сдачи под жерлом пушки. От исхода этой внутренней операции зависело в данный момент всё. Одного ружейного выстрела было бы достаточно для катастрофы. Дезертиры сдались без сопротивления. Пароход причалил к пристани, дезертиры высадились, я назначил полевой трибунал, который приговорил к расстрелу командира, комиссара и известное число солдат. К загнившей ране было приложено каленое железо. Я объяснил полку обстановку, не скрывая и не смягчая ничего. В состав солдат было вкраплено некоторое количество коммунистов. Под новым командованием и с новым самочувствием полк вернулся на позиции. Все произошло так быстро, что враг не успел воспользоваться потрясением».
Всего в тот раз был расстрелян 21 человек. «Самочувствие» войск действительно изменилось: «добрые русские мужики», одетые в солдатские шинели, быстро «расчухали», что никто с ними шутить не будет, что время митингов прошло и заградотряды из коммунистов и проверенных боевиков (частью с дореволюционным стажем) без колебаний применяют «решительные меры революционного террора». Даже бывший член Реввоенсовета Восточного фронта С. И. Гусев, не питавший симпатий к Троцкому, тем не менее в 1924 году, когда звезда председателя Реввоенсовета уже закатывалась, признавал выдающийся вклад Троцкого в достижение перелома на Восточном фронте: «Приезд тов. Троцкого внес решительный поворот в положение дел. В поезде тов. Троцкого на захолустную станцию Свияжск прибыли твердая воля к победе, инициатива и решительный нажим на все стороны армейской работы… Жесткие меры тов. Троцкого для этой эпохи партизанщины и недисциплинированности… были прежде всего и наиболее
Молодому командарму удалось достичь в своей армии того же, чего Троцкий добился в 5-й. Как и председатель Реввоенсовета, он был сторонником широкого привлечения офицеров царской армии на командные должности и не останавливался перед применением репрессий для дисциплинирования красноармейской массы. Созданные Тухачевским первые в Красной армии трибуналы без дела не сидели. И до того, как военное счастье под Казанью и Симбирском вновь вернулось к советским войскам, на фронте 1-й армии не раз создавались критические ситуации. Как писал комиссар армии О. Ю. Калнин: «Мы с товарищем Тухачевским тогда поставили для себя девиз: если умереть, то умереть только истинными бойцами после последнего выстреленного патрона — даже при условии, если весь центр будет захвачен и отрезан от нас». Однако такое трогательное единение под огнем противника не помешало комиссару и командарму несколько месяцев спустя затеять довольно банальную свару, следствием которой стало перемещение Тухачевского на другой фронт. Но мы несколько забежали вперед.
Тухачевский очень рано осознал необходимость мобилизации в Красную армию не только военнослужащих царской армии, оказавшихся на советской территории (еще 29 июля он провел такую мобилизацию в обороняемой 1-й армией части Симбирской губернии), но и захваченных в плен белых солдат. Он прекратил поощрявшиеся в свое время Муравьевым грабежи и бессудные расстрелы пленных. И издал приказ, где предписывал «под личную ответственность командиров и политических комиссаров при них: никаких насилий и репрессий над перебежчиками и пленными из мобилизованных белогвардейцами крестьян и рабочих не чинить, а доставлять в штаб дивизии. Политические комиссары сумеют расправиться с явными врагами революции и сохранить жизнь тем рабочим и крестьянам, которые, будучи мобилизованы чехословаками, не захотели идти против своих братьев-красноармейцев».
Энергия и распорядительность Тухачевского, его готовность применять жесткие меры для водворения в своих частях революционного порядка удостоились похвалы от самого Троцкого. Он ставит в пример другим командармам «славное имя товарища Тухачевского».
Казань была возвращена частями Красной армии 10 сентября. 1-я армия Тухачевского в это время наступала на Симбирск, отрезая путь отхода казанской группировке белых на юг. Симбирская операция стала первой крупной операцией, разработанной и успешно осуществленной Тухачевским. В очерке «Первая армия в 1918 году» он подробно описал ее ход. Сначала должны были быть разбиты группировки белых южнее (в районе станции Кузоватово) и севернее Симбирска, у села Большое Батырево, потом быстрой атакой планировалось захватить город и железнодорожный мост через Волгу, чтобы без промедления переправиться на левый берег. На Кузоватово наступала Инзенская дивизия и Витебский полк Симбирской дивизии, на Большое Батырево — алатырская группа Симбирской дивизии. Теперь предоставим слово Тухачевскому, описавшему первый свой крупный успех со свойственным молодости восторгом и три года спустя всё еще захваченному азартом сражения: «25 августа начинается стремительное выполнение поставленной задачи. Противник сбит и ошеломлен. 27 августа Инзенская дивизия выходит на линию восточнее деревень Русская Темрязань — Поливанов — Акшоут. Витебский полк, атаковав противника с тыла, вышел того же числа к юго-западу от деревни Баевка. Разбитый противник, стремительно ускользая из мешка, бежал к юго-востоку от станции Кузоватово…
28 августа Инзенская дивизия заняла станцию Кузоватово, и, таким образом, справа наступление на Симбирск было обеспечено. Для обеспечения операции слева алатырской группе была поставлена задача разбить батыревскую группу противника ударом со стороны станции Ибреси. Алатырская группа выставила заслон на подступах к городу Алатырю, а удар главными силами нанесла со станции Ибреси, в направлении Б. Батырево. Скопление противника было рассеяно, и остатки его бежали на Буинск… Главкомом были обещаны значительные подкрепления примерно к 25 августа. Однако в начале сентября я получил от него извещение, что подкрепления несколько запоздают. В связи с этим, а также с тем, что обстановка на фронте армии слагалась благоприятно, пришлось отказаться от мысли ожидать подкреплений. Необходимо было начать операцию наличными силами…