Шрифт:
История основана на аномальном древнем явлении, свидетельства о котором уходят корнями в дохристианскую эпоху, поэтому любые совпадения с реальными людьми могут быть не случайными. Все имена и события вымышлены.
В четыре тридцать утра, когда на безмолвный пустой перрон опустился туман, на станции не было ни души. Ни звука. Разве что хриплое карканье ворон где-то там, далеко за тёмной стеной леса, нарушало предутреннюю тишину. Томительное бездействие семафора и изъеденный ржавчиной громкоговоритель над дверями вокзала будто говорили, что станция давно мертва. Но это было не так, хотя вот уже несколько лет усталые рельсы не видели ни планового ремонта, ни поездов дальнего следования. Только пригородные электрички, о прибытии которых давно никто не объявлял, изредка оживляли старый вокзал.
Ни звука вокруг. Безмолвие железных путей, уходящих длиной кривой за горизонт, наводило на мысли о вечном, и если бы не топот
Лицо высокого мужчины было скрыто натянутой на глаза шапкой. В длиннополом драповом пальто с поднятым воротником он тащил за собой огромный бордовый чемодан, разделённый надвое по периметру широкой молнией замка с плюшевым зайчиком на бегунке. Выдвижная ручка, на первый взгляд кажущаяся надёжной, едва справлялась с возложенной на неё ношей. Она изгибалась, как упругий канат под весом канатоходца, когда чемодан вдруг сам собой наклонялся то в одну, то в другую сторону, пытаясь вырваться из рук своего владельца. Человек не ослаблял хватку и продолжал идти вперёд, озираясь по сторонам. Наконец, остановившись под белым пятном уличного фонаря у выцветшей таблички с надписью «Платформа В», мужчина окинул настороженным взглядом безлюдный перрон, удостоверился, что вокруг никого, и только после этого поставил чемодан на ножки. Он сделал это медленно. Даже слишком, словно боялся потревожить его хрупкое непослушное содержимое. За немой маской искусственного спокойствия скрывалось волнение, которое выдавала дрожащая ладонь на ручке чемодана. На лбу выступила испарина. Изо рта шёл пар. Человек пытался восстановить дыхание и не отвлекаться на посторонние звуки, доносящиеся из чемодана. Внутри кто-то стонал. Гортанные звуки были едва различимы, будто их источник был не рядом, а глубоко под землёй. При брезжащем свете фонаря можно было разглядеть измождённое, впалое лицо с засохшими каплями крови на щеке. Молодое строгое лицо, навсегда запечатлевшее последствия ужасной встречи с чем-то невообразимым, с тем, от чего в его глазах не осталось больше живого огня, не осталось вообще ничего, кроме леденящей душу нечеловеческой природы и бездонной пустоты. В безликом волевом взгляде читался холодный расчёт. Он точно знает, что ему делать. Пальцы крепче сжали ручку непослушного чемодана.
Рельсы вдруг протяжно запели. В ответ этому в тумане зажегся головной прожектор пригородной электрички. Состав следовал до конечной – подальше от этих мест, подальше от всего живого.
***
От того, чтобы не закричать и не уйти прочь, Сашу Горохову сдерживало только лишь её положение. В горле застрял комок. Ещё мгновение – и она не справится с нахлынувшим на неё волнением. На этот раз отнюдь не беспричинным. Снова приступ. Последний раз она испытывала его больше года назад и думала, что навсегда избавилась от этого недуга. Теперь она снова буквально дрожала от страха. Последний месяц беременности не самый опасный срок для малыша, но Саша с детства была излишне мнительной и подверженной приступам паники. К счастью, с возрастом панические атаки почти прекратились, позволяя врачам сделать долгожданное заключение – противопоказаний к родам нет. В своих мечтах она слышала частый топот малюсеньких ножек в детской комнате, чувствовала заботу любящего мужа и верила, что судьба подарит ей шанс воплотить свои мечты в жизнь.
Биологических родителей Саши никто не знал по той самой причине, что однажды, холодной осенней ночью, её кто-то оставил на крыльце первого попавшегося частного дома. К счастью или сожалению, дом, у двери которого оказалась картонная коробка с новорожденным младенцем, принадлежал Егору Дмитриевичу, больше известному, как Митяй. Он обнаружил нежданную находку только под утро, когда протрезвел ровно настолько, чтобы снова научиться ходить. К тому моменту малыш уже не издавал ни звука и был на грани истощения. Ничто не мешало без лишнего шума взять и выбросить коробку в мусорный контейнер – чего проще?! Митяй был алкоголиком со стажем, но даже ему хватило мужества не продолжать дело горе-родителей Саши. В тот же день трясущимися от похмелья руками он отнёс девочку в больницу. Там-то ей и дали имя Саша. Как оказалось, малышка родилась с отклонениями в здоровье, о которых взрослые девушки предпочитают умалчивать. Особенно в детских домах. Возможно, поэтому маленькая Саша оказалась в той группе детишек, которым в будущем повезло меньше, чем остальным. Как бы цинично это ни звучало, но здоровых малышей разбирали по семьям гораздо быстрее. Маленькая рыжеволосая девочка с коротенькими косичкам не раз попадала на глаза возможных родителей. Однажды даже была на каникулах у молодой бездетной пары, однако не сложилось. Сашу нельзя было назвать непослушным ребёнком, тем более уличить в воровстве – явлении, скажем прямо, не редком в тех местах, где ей предстояло провести ближайшие восемнадцать лет. Никто не замечал её в плохой компании, она не употребляла алкоголь, не пристрастилась к сигаретам и почти не опаздывала на занятия. За это она нередко становилась объектом для насмешек.
«Отличница! Тихоня! Фу!»
Парни не упускали шанса дёрнуть её за волосы, считая, что таким образом они возвышались в глазах других девушек. Несмотря на это, многим было на неё наплевать. Причиной такого циничного равнодушия чаще всего
Саша работала журналистом в редакции местной газеты, куда однажды зашёл привлекательный молодой человек по имени Кирилл. Он был хорошо одет: классический пиджак и брюки под заказ, кожаные солидные туфли, дорогие часы. Присаживаясь за стол напротив молодой журналистки, скромно опустившей взгляд, Кирилл не предполагал, что кроме того как подать объявление в газету, он посмеет попросить у неё ещё кое-что. Смущённо улыбнувшись, Саша оставит ему свой номер телефона, а через год выйдет за него замуж. Её детские фантазии, превратившиеся со временем в мечту, воплощались в жизнь. Когда она узнала, что беременна, в голове сами собой зарождались мысли о семейном уютном гнёздышке, о совместном воспитании ребёнка, о счастливом будущем. Но…
Даже в самом страшном сне и самых ужасных помыслах она не могла представить того, что случилось после.
Саша еле сдерживалась от нервного срыва. Она не могла вспомнить, когда в последний раз так сильно боялась. Однажды завистливые подруги заперли Сашу в раздевалке для мальчиков, предварительно раздев до нижнего белья. Даже там, под прицелом вожделенных, похотливых взглядов, Саша испытывала куда меньший страх, чем сейчас. Сейчас её руки клещами вцепились в кожаное кресло, будто оно и было виновником всех её несчастий. Желание уйти боролось с желанием узнать правду, несмотря на то, что это мрачное место и аномально худой человек, сидящий напротив, вызывали у неё глубокое чувство беспомощности и ужаса. Вероятнее всего, испытать подобное можно было бы, будучи погребённым заживо. Вокруг тебя деревянные неотёсанные стенки гроба, за которыми тонны тяжёлой земли, навсегда скрывшие дневной свет. Внутри только пустота, непроницаемая тьма, сломанные ногти и в кровь стёртые пальцы. Снова приступ. Вот-вот безудержная волна тревоги поглотит её тело и разум. Сбежать? Вырваться и из гнетущей атмосферы бетонной коробки? Но ноги будто приросли к полу.
В воздухе витал едкий запах мускуса с нотками дешёвого одеколона, а на прелых стенах небольшой комнаты с единственным маленьким окном во внешний мир висели странные фотографии. Очень странные. На некоторых из них были изображены группы животных или, точнее, существ, похожих на животных. Одни из них были человекоподобные и имели две пары конечностей, а другие шли в сравнение, пожалуй, с эмбрионами рептилий, только огромного роста, при виде которых даже на фото по телу пробегал холодок. В чреде жутких, чёрно-белых изображений особенно выделялось одно. Пожелтевшая от времени фотография, приколоченная к стене гвоздём, имела нечто отличимое от остальных, нечто такое, что не вписывалось в интерьер тесной комнаты. Но вот что именно, Саша не могла разглядеть в полумраке. Помещение освещали несколько ароматических свечей витой формы, поэтому Саша видела лишь очертания морщинистого лица Сильвестра и едва узнаваемое собственное отражение на поверхности зеркального шара в его аномально худых руках. Чудовищно худых, чтобы быть живыми. Его длинные крючковаты пальцы, словно щупальца осьминога, обхватили шар, который, по всей видимости, не являлся магическим атрибутом, а скорее нужен был Сильвестру в качестве средства успокоения нервов. Колдун казался излишне взволнованным. Его хищные глаза вопрошали ответа.
– Я не знаю, – всхлипнув, ответила Саша. – Я бы хотела, но я ….
– Ты боишься, – продолжил за неё замогильный голос Сильвестра.
В стенах маленькой комнаты он звучал гулко, будто под землёй, от чего девушка чувствовала себя отрешённой от реальности. К тому же эти свечи, источающие специфичный аромат, отнимающий трезвость мысли, и ужасные фотографии. Эти странные, жуткие фотографии.
– Он тебе изменил, – сделав ударение на последнем слове, заключил Сильвестр, проведя пальцами по наголо бритой голове. – Я вижу в объятиях Кирилла другую женщину. Она похожа на тебя. Прямые длинные волосы, правильные черты лица, зелёные глаза и тонкие, изящные белые пальцы на руках.
Саше вдруг показалось, что Сильвестр облизнул губы. Она могла поклясться чем угодно, что в тот самый момент в комнате что-то изменилось. Нечто, находившееся за спиной колдуна, вдруг на мгновение явилось этому миру, заставляя жёлтое пламя свечей неистово дрожать. Повеяло странным холодком. Несомненно, позади Сильвестра кто-то был. Безликое существо, которому повиновались его костлявые руки, поворачивалась лысая голова и как-то искусственно открывался кривой беззубый рот. Сильвестр словно подчинялся командам кукловода, дергающего за ниточки. Проваленные в череп глаза изучающим механическим взглядом ощупывали Сашу сверху донизу, пока вдруг не замерли на округлом её животе.
Конец ознакомительного фрагмента.