Тукай

Нуруллин Ибрагим Зиннятович

После смерти Курамши его сыновья решили вести дело сообща. Главой фирмы стал Тимсрбулат – в народе его прозвали Тимай-баем, – отличавшийся оборотистостью, смекалкой и недюжинным умом. Недостатка в казенных заказах не было, спрос на их товар на российских рынках был велик, и фабрики работали с полной отдачей, а капитал Акчуриных рос день ото дня.

Предприятие мало-помалу переходило в руки сыновей Тимая. Обострилась конкурентная борьба с русскими фабрикантами. Начинают проявлять недовольство рабочие, большинство которых составляли татары, до сей поры безропотно гнувшие спину. В 1905 году на предприятиях Акчуриных разразилась довольно мощная стачка. Акчурины загорелись

мыслью о создании акционерного общества. Другие Акчурилы – потомки братьев Курамши – в большинстве своем тоже были заняты суконным делом, а кроме них, в Саратовской губернии этим делом занимались Дибердеевы, Агишевы. В акционерном обществе, разумеется, главную скрипку играли выкормыши главного гнезда – Хасан и Якуб.

Интересующий нас Хасан Тимербулатович Акчурин, успешно продолжая доставшееся от отца дело, слыл к тому же грамотным человеком, сведущим в татарской и русской культуре. Время от времени он участвовал в общественных делах, меценатствовал. Когда Тукай приехал в Казань, Акчурин продолжал считаться директором-распорядителем акционерного общества, но фактически от руководства отошел – подвело здоровье, он безобразно растолстел и передал дела младшему брату Якубу. Времени у него теперь было много, а дел маловато. От скуки он просматривал русские газеты, внимательно читал татарские, следил за развернувшейся на их страницах борьбой мнений и спорами. Та же скука влекла его и к делам куда менее почтенным. Он любил стравливать собак и наслаждался их грызней, устраивал мальчишеские драки.

В один прекрасный день Хасану Акчурину пришла в голову новая идея: почему бы не пригласить к себе молодого поэта Габдуллу Тукаева. Что им руководило, сказать трудно: то ли желание позабавиться, то ли продемонстрировать власть денег, то ли избавиться от скуки. Хасан-бай направил письмо крупному купцу и землевладельцу Бадретдину Апанаеву, в котором просил довести до сведения Тукая, что он желает видеть его своим гостем, и переслал деньги на расходы. Апанаев, учитывая, что Тукай его недолюбливает и совсем недавно задел в одной из сатир, обратился не к самому поэту, а к его друзьям, в частности к Амирхану. Фатых посоветовал Тукаю поехать. Видя, что друг колеблется, стал уговаривать: надо, мол, повидать людей этого круга вблизи, самому составить о них представление, это никогда не повредит. Поэт наконец согласился.

Встретили его по первому классу. А как же иначе? Это не кто-нибудь – Акчурины. Знай наших! На станции Тукая ждал на двух тройках сам Хасан-бай с друзьями и родичами. Под звон бубенчиков, с ветерком довезли до огромного каменного особняка Хасана Акчурина, отвели большую светлую комнату.

Вечером в честь поэта был устроен прием. За большим длинным столом расположились братья и сестры Хасан-бая, приближенные из служащих фабрики, интеллигенция Гурьевки, все одеты по-европейски, в ушах и на пальцах у женщин поблескивают бриллианты. Один лишь Хасан Акчурин, сидевший во главе стола, был одет по-мусульмански.

– Габдулла-эфенди! – начал хозяин. – По примеру культурных наций мы желали бы сегодня поднять тост, налив бокалы любимым вином нашего дорогого гостя! – Он показал на поблескивающие всеми цветами радуги бутылки: – С чего начнем?

Многие из стоявших на столе напитков Тукай видел впервые. Совладав со смущением, он сказал:

– Откройте шампанское!

В тот вечер Тукай на все расспросы отвечал коротко и, сколько его ни просили произнести тост или прочитать стихи, под разными предлогами отказывался.

Поэт пробыл у Акчуриных около недели. О чем шел разговор, когда в его честь звали гостей, о чем беседовали они с глазу на глаз с фабрикантом,

сказать трудно. Из воспоминаний Кадыри, бывшего тогда учителем в медресе Акчуриных, мы знаем лишь, что Тукай научился играть на бильярде и каждый день в свободное время они с учителем гоняли шары. Кадыри упоминает и о том, что Тукай ходил осматривать фабрику. Неизвестно, спрятали ли в тюках шерсти к его приходу работавших на фабрике детей школьного возраста, как прятали при посещениях фабричного инспектора. Если даже это и было сделано, сердце поэта не могло не содрогнуться при виде дышавших шерстяной пылью изможденных мужчин и женщин. А может, он заглянул и в жилые бараки, и страшная нищета, царившая в «фатерах» рабочих, отделенных друг от друга лишь занавесками, вонь и теснота ужаснули его.

Через неделю поэт вернулся в Казань.

«Услышав о приезде Тукая, я поднялся к нему, – вспоминал Камал.

– Ну как дела, хорошо съездил, хорошо угощали?

– Угощать-то угощали, хоть лопни. Но я тосковал по своей кровати. Эти люди нам не чета. Прислуги да горничные кормят тебя, как няньки, поят, как няньки, даже спать укладывают. Как хочется, не поспишь, не поешь. Коньяк да шампанское не для наших простонародных желудков.

Тукай жалел, что согласился поехать».

Это путешествие помогло поэту лишний раз убедиться в том, что хваленые представители либеральной буржуазии отнюдь не преисполнены заботы об интересах нации, что между демократами и либералами лежит пропасть.

В это же время из печати вышла книга ученого-богослова Мусы Бигиева «Доказательства милости Аллаха». В ней автор утверждал, что не только мусульмане, но и достойные люди других вероисповеданий могут заслужить божью милость и сподобиться райского блаженства.

Это утверждение вызвало насмешки на страницах татарской печати. Бигиева критиковали и «слева» и «справа». Хасан Акчурип неодобрительно назвал его «миссионером» и написал Тукаю письмо, в котором предлагал выступить против богослова с позиций ортодоксального ислама, не сомневаясь, что добьется своего. Как-никак поэт был у него в гостях – не может быть, чтобы он остался недоволен приемом, а долг платежом красен, тем более что Тукай уже опубликовал одну эпиграмму из Бигиева.

«Что же сделал поэт, маленький ростом, но великий сердцем? – пишет редактор журнала „Ялт-юлт“ А. Урмапчиев. – Получив письмо, он тут же написал ответ и прочел его мне. Ответ был до такой степепи едким, что богач, гордящийся своим золотом, несомненно, понял, насколько все его богатство ничтожно по сравнению с настоящей гордостью».

Тукай критиковал Бигиева, но, естественно, с иных позиций, высмеивал его попытки приспособить догмы религии к демократическому движению.

К идеологам либеральной буржуазии Тукай подходил по-разному: с одними полемизировал, над другими подтрунивал, над иными издевался. Объектом его сатиры становятся и политическая деятельность, и высказывания, и личные недостатки этих людей.

Габдерашита Ибрагимова, редактора газеты «Ульфет», который носился с идеей распространения в Японии мусульманской религии, Тукай приравнивал к «черным как деготь» консерваторам-кадимистам. В эпиграмме на Юсуфа Акчурина, идеолога буржуазной партии «Мусульманский союз», он насмехается над низкопоклонством последнего перед всем турецким, над его разъездами по Турции и арабским странам, где он «печется о благе нации». В фельетоне «Кто ужасается при каких словах» он пишет, что Акчура приходит в ужас, когда ему говорят: «В твою статью случайно попало татарское слово». Так Тукан срывает демагогический покров с националистов, готовых предать и родной л зык, и родную землю.