Тульский-Токарев. Том 2. Девяностые
Шрифт:
— Все. Он там. Мы его накрыли панамой. Темка — дуй живо к Тихоне, бери Варшаву и сюда! Я ему обещал… Имеет право. А я покараулю.
Артем с подозрением глянул на приятеля, но Тульский, поняв его сомнения, замахал руками:
— Ну не попрусь я к нему один! Давай, дуй щекам во рту и говорить не мешало. Артем кивнул и на носках затрусил вниз… Через несколько секунд Тульский остался на лестнице один.
Он уже настолько устал, что почти ничего не чувствовал. Мир вокруг не существовал. Была только дверь «Сашки-физика» и человек за ней. Артур приготовился ждать, стараясь унять бешено колотящееся сердце.
Где-то наверху
— Опять курить будете и окурки бросать?! Убирай за вами потом!
— Бабушка! — как можно более проникновенно взмолился Артур. — Я не курю! Слово даю!
Но унять старушенцию удалось не сразу. Тульский аж вспотел весь, ежесекундно косясь на сторожимую дверь. Наконец грозная бабка вышла из подъезда, и вокруг Артура снова разлилась тишина. Только сердце стучало, как сумасшедшее. А еще он слышал свист собственного дыхания…
Тот, за кем они так долго охотились, услышал перебранку на лестнице. Услышал и насторожился, словно матерый зверь. Молодой человек, которого они называли между собой Шахматистом, Фантомом и Невидимкой, собирался покидать эту свою квартиру и как раз собирал вещи. Нет, он ничего не опасался и не думал, что на него смогут выйти — по крайней мере — так быстро. Он был уверен, что у него по любому есть в запасе — ну минимум дней пять. Он не верил в чудеса и в одержимость. Невидимка чувствовал себя в безопасности, но сразу же после звонка Тульскому принял решение уходить в другой адрес. Собственно, он это решил еще до звонка — на всякий случай. Он привык делать все основательно, с перестраховкой, с учетом мелочей. Фантом решил сменить «базу» и документы, и вообще — немного отдохнуть. Сделать антракт. А потом — продолжить представление… Услышанный через дверь разговор на лестнице разом всколыхнул в нем чувство опасности. Припав к дверному глазку, Шахматист зло ощерился, а потом начал быстро переодеваться…
…Когда в двери «Сашки-физика» скрежетнул замок, Тульского словно пружина сбросила с подоконника. Он прыжком поднялся на несколько ступеней и поднял «тэтэшку»…
Дверь распахнулась — из нее, пятясь, вышел маленький попик в рясе. Попик мелко крестился, вглядывался вглубь квартиры, будто видел там что-то страшное, и дребезжащим голосом приговаривал:
— Господи, Владыка небесный, спаси и сохрани, спаси и сохрани!
Артур от неожиданности опустил ствол и шагнул к попу:
— Секундочку, батюшка.
Больше он сказать ничего не успел. Поп дернул себя за большой крест, висевший на груди — нижняя часть отскочила, обнажив узкое короткое лезвие, которое, даже не блеснув, вонзилось Тульскому под сердце.
Артур не потерял сознание, но тело сразу перестало его слушаться. Он попытался выстрелить и не смог — пистолет упал на бетон, ноги подломились. Боли не было. Было непередаваемо странное ощущение обиды, досады — а на злость уже не хватало сил. Тульский увидел мертвые глаза, в которые так хотел заглянуть…
Невидимка ловко подобрал пистолет, не дал Артуру упасть и затащил его в квартиру. Быстро и опытно обыскал, снял с пояса наручники и сковал Тульскому руки за спиной. Потом положил ватное тело на пол и вгляделся с интересом в гаснущие глаза.
— Ишь ты… Шустрый, однако… Пришел все-таки ко мне! Браво! Искренне говорю — не ждал. А чего один? Где твой кореш? То, что вы можете через несколько дней нарисоваться — я допускал. Даже подарочек вам приготовил…
И Фантом кивнул на столик в прихожей, на котором лежал огромный пластиковый член — кстати, большая редкость по тем временам, когда еще не разрешали открывать секс-шопы…
Артур еще жил. Он заставил себя улыбнуться и, цепляясь за последнюю надежду — уже не ради себя, — сказал:
— Ты сделал одну ошибку, выблядок… Есть у нас один секретик. А ты его не знаешь.
Тульскому только казалось, что он говорил — на самом деле он еле шептал.
— Что ты там бормочешь? Не помирай, договори!
Невидимка резко шагнул к Артуру, даже встал на корточки. Опасности он не почуял — а ей неоткуда было прийти — опер доходил, и руки у него были закованы сзади…
Тульский языком снял со внутренней стороны щеки бритву, которую подарил ему в детстве Варшава, зажал лезвие зубами и на последнем дыхании мотнул головой. Он еще успел услышать, как взвизгнул Шахматист и ощутил теплые капли на своем лице. И силы кончились. И мир взорвался, распался на множество быстро гаснущих осколков. Потом еще была темнота… Через мгновение выключилась и она…
Токарев
На резвой «восьмерке», отобранной недавно Пашей-Лихо у какого-то коммерсанта, Артем чертом влетел во двор-колодец, где у Нины, которую в местном гастрономе называли Осиповной, кантовался Тихоня. Выскочив из машины, Токарев по-матросски свистнул в четыре пальца. Из окна на втором этаже высунулась было заспанная рожа Тихони, но Варшава быстро отбросил его за шиворот в сторону.
Артем поднес два пальца к горлу, что означало «вилы», и взмахнул рукой — это переводилось, как «мигом». Вор метнулся на выход. Тихоня ринулся за ним, но Варшава рыкнул непреклонно:
— Ты-то куда! Тебе только в тыл к врагу, как бактериологическое оружие сбрасывать! Забыл, как из клубничного варенья еле выплыл? Жди нас тут! Счастье еще, что твоя баба на огородах…
Сконфуженный Тихоня остался. Пару недель назад он действительно вляпался — проходил по 5-й линии, увидел незакрытую форточку в хорошую квартиру на пятом этаже и решил тряхнуть стариной. Тряхнуть не получилось — Тихоня сумел залезть по пояс и перед тем, как нырнуть в хату, обнаружил, к своему удивлению, что весь подоконник и пол перед батареей заставлен тазиками, крынками и кадками с еще дымящимся клубничным вареньем — непонятно, откуда люди взяли столько клубники в Питере в начале июня. Движения назад не получились. Ситуация сложилась, как с вкладами в китайском банке — вроде и капитал не пропадает, но хрен его получишь. Тихоня попытался упасть между тазиками, но промахнулся, вернее, как раз попал. Жулик был весь в варенье. Потом он закапал всю квартиру, лестничную клетку и трудный путь от проклятого дома до бани, где трудился Есаул, насилу отполоскавший его. Есаул, конечно, дал слово молчать — побожился даже, и, разумеется, тут же с хохотом поведал трагедию всем своим… Короче, только уголовный розыск об этом не знал — вернее, знал, но делал вид, что не знал, поскольку заяву хозяев отбили…