Туманность Водолея. Томительный дрейф

Уколов Валерий

Пустынный проспект. Время редкостного упокоения ультра поселения.

Герман. Этот мой знакомый специализируется на устроительстве корпоративных оргий. Тот человек, которого он искал, занимался какими-то необычными геологическими разработками. Но, что у них за тема, пока не знаю. Сегодня к вечеру поедем в одну деревушку, навестим его. Только поедем на народном транспорте. Говорят, если он узнает, что мы прибыли на дорогом авто, разговаривать не будет. А что в его понимании «дорогое авто» – вопрос. В общем, поедем с народом.

Электрический

поезд взял курс на область. Вечерело. Думалось легко и неотягчающе обыденно. Евгений и Герман сидели напротив интеллигентного вида людей, не изъеденных капиталом. Тема их беседы – литература народа.

– Нет, почвенники не могут отмереть, как не отомрёт народ. Это же очевидно, – утверждал мужчина в брезентовой штормовке и с бородой a la Николай II.

– Страна была аграрной, поэтому и тема деревни актуальной казалась, – объяснял мужчина в болоньевой куртке и без бороды. – Сейчас все в город прут, и тамошние проблемы куда важнее. А значит, и литература соответствующей станет. К тому же даже те, кто живёт в деревне, уже не чувствуют прежней отчуждённости и изоляции: спутниковое телевидение, Интернет и всё такое. Да и почвенники сами, в основном деревенщики, а о Небесном Иерусалиме как о граде представление имеют.

– А я считаю, – заметила женщина в косынке, – что деревенская литература сейчас взяла лишь паузу. Она модернизируется, ориентируясь на современность. Я уверена, скоро появятся новые авторы. Да они уже есть.

– Вопрос, кто их будет читать? – выразил сомнение безбородый.

– Те, кто этим живёт. Молодёжь, уверен, также заинтересуется, – уверил бородатый. – Вот они, – он указал на Евгения и Германа. – Вам интересна деревенская литература?

– Признаться, не имеем понятия. Мы всё больше сетевой интересуемся, а там такие темы не в цене, – честно ответил Герман.

– Но, может быть, вас заинтересуют новые авторы, работающие в этом жанре? – понадеялась женщина в косынке.

Евгений. Какие авторы?

Женщина в косынке. Вот у меня есть несколько экземпляров книги Василия Щепки, изданной за счёт автора. Но я надеюсь заинтересовать крупные издательства. Такого автора нужно печатать, тем более что он работает и в прозе, и в поэзии. А сейчас пишет пьесу о том, как сельчане отстояли землю от посягательств городских богатеев. Вот возьмите, прочтите. Вы ведь всё равно ничего сейчас не читаете.

Евгений и Герман читают.

Пока люди крали металл на прокорм,Забывали, как выглядят деньги,Обновлённые русские в твидовых пиджаках,В мегаполисах прыткихСеяли ветер, выли, рвали брёвна из глаз.И повсюду в угаре, в смоговой мглеГород пылал пламенем адским,Выжигая себя электричеством,Смердя отравленной плотью.Вот она, гибель людей, как песок текучих и зыбких.По битым дорогам, извилистым рельсамДобираются к полю, подбираются к рекамТе, кому ещё хочется жить и дышатьСтепью и запахом трав незасушенных.Мы вышли отсюда, из дикого поля.Встречай же нас, ветер печей нетопленых, гулом.Я был тут и буду, останусь, как древо в скале.И на заросших руинах продмагаБродячий пёс провыл мне, что здесь он родился,Здесь и подохнет, как надо. Блядь.

Герман. Да уж. Это впечатляет. Но вот последнее слово… как-то не то что бы к месту, что ли.

Женщина в косынке. А его и не было у автора. Его добавил редактор.

Евгений. Зачем?

Женщина в косынке. Он человек увлекающийся и тоже болеет за землю. Мне поначалу также показалось это слово лишним, но потом он объяснил, что слово это для нас и не слово вовсе, а термин и понятие, которым мы обозначаем отношение русского человека к жизни и истории. Ведь русская душа открыта жизни, а та постоянно изменяет, и часто подло.

– Это потому что русские кромсают историю, а она их в ответ третирует, – вставил безбородый.

Женщина в косынке. Пусть так. Однако люди, живущие на земле, хранят свою историю, нравы и обычаи. Но и они вынуждены страдать оттого, что кому-то там, в городах, понадобились перемены, а получаются одни измены, и самим себе тоже. Недаром же термин «блядь» наиболее часто встречается в русском лексиконе.

Евгений. Да, но зачем вставлять его в чужие стихи?

Женщина в косынке. Я же вам объясняла: редактор сопереживает автору. Да и автор, если разобраться, сам бы этим словом окончил творение. Ведь он переживает за то, что всё изменится. То есть жизнь, изменённая городскими богатеями, изменит и ему. Сколько уже селян пляшут под дудку приезжих, а народные песни вообще не поют. Перебаламутили всех, и забыли все, для чего живут. Вот об этом Щепка и пишет, и по-современному пишет. Вы вот прозу его прочтите, обязательно прочтите. Вот сейчас и прочтите.

Евгений и Герман читают.

Приятели

Ни зари, ни просвета, ни ночных фонарей – ничего, что светило бы в эту пору. Луны не видно. Можно ехать. Николай выкатил мотоцикл с коляской далеко за двор, чтобы не будить соседей. Завёл и поехал на другой край села к Тихону, приятелю и подельнику. Тот уже ждал у ограды, покуривая и часто сплёвывая позади себя. В камуфляжных куртках оба дружка сливались с кустарником, росшим за забором.

– Слышь, Тихон, у меня ножовка-то совсем хуёвенькая. Думал, полотно новое есть, а где – так и не нашёл.

– Да и хуй с ним. Я лопаты взял. Если чё, выкопаем. Оно и тише. Там вроде всё новое установили. Ты не видел?

– А я хуй его знает. Приедем – увидим.

Тихон, сидящий в коляске мотоцикла, натянул повыше дерматиновую накидку. Свежело на скорости. Мотор трещал. Николай слегка наклонился к Тихону и проговорил громко:

– Я чё ещё думаю: может, потом на станцию мотнёмся? Там чё покрутим?

– Тю, ёб твою! Это ж охуеть как. Там постов понаставили, хуй проссышь.

– Ладно, посмотрим.