Туманы Абвиалона
Шрифт:
— Проходи, — рукой указал на место рядом с собой. – Нам надо поговорить.
Вопреки моим потайным надеждам и ожиданиям, малышка присела на краешек кровати у изножья. Оно и правильно, я бы тоже после всего случившегося поостерегся находиться в опасной близости к своему обидчику.
Давить и уж тем более требовать беспрекословного подчинения в данной ситуации не имело смысла. Просто кивнул, принимая к сведению ее позицию и ее желание. Сам виноват в исходящей от малышки в мою сторону холодности. Привык чувствовать себя безнаказанным,
В период моей беззаботной молодости, еще до всех этих событий, я ни разу не задумывался о чувствах посторонних мне существ, особенно о чувствах хемварок. Использовал их, предавал их веру в любовь. А ведь они любили, хотя и знали, что я не способен на ответное проявление чувств. Меня не заботило ничего, кроме собственного довольства, легкого влечения и чувства вседозволенности.
Все изменилось с появлением малышки. Я сам оказался в западне рождающейся во мне любви. Хотя и не должен был испытывать к ней столь сильные чувства. Она не хемварка, в ней нет той искры жизни, которой славятся наши женщины и тем не менее я с каждым вдохом все глубже тону в пучине неведомых мне ранее ощущений.
Я словно парю в высоте, а затем стремительно падаю вниз, испытывая при этом эйфорию и огромную боль. Боль от того, что эта милая девочка никогда не станет моей, не родит мне детей, не разделит со мною старость.
Гордая, своенравная. Это видно и по как бы невзначай брошенным исподлобья взглядам, так и по осанке. От нее сейчас свозит такая холодность, что порой мне кажется, что эта милая девочка способна заморозить все вокруг.
Ей не надо что-либо объяснять. Вся ее суть как на ладони. Она слишком нежная, слишком ранимая. И любящая. Так открыто, безвозмездно.
Когда впервые увидел ее в окружении грязных, голодных и больных детей, то до меня дошла истина. Вот она – та, которая идеально подошла бы к моей сущности. Если во мне преобладает жестокость и хладнокровие, то в ней лишь искренняя любовь и забота. На такое проявление чувств мало кто способен, тем более к совершенно посторонним ей детям.
Она переживала за каждого спасенного ею ребенка, словно это ее собственное дитя. Не отходила от медкапсул до тех пор, пока не уснула целительским сном самая старшая из девочек. И лишь потом позволила себе расслабиться и скинуть с плеч оковы напряжения и растущего беспокойства.
И вот сейчас передо мной сидит та, к которой я не имею права даже прикоснуться. Одним своим поступком Евгения подтвердила свой статус неприкосновенной. Она — мама! Пусть и не рожденных ею лично девочек, но это не меняет сути. Малышка во всеуслышание заявила, что это ее дети, за которых она будет бороться до последнего. Даже со мной.
А я еще надеялся вымолить у нее прощение. Подарить ей статус любимой женщины. Только вот вряд ли я нужен Евгении со всеми своими проблемами и заморочками. Она никогда не смириться с участью второй женщины в моей семье. С участью любовницы.
— Для начала я хотел бы попросить у тебя прощение за все, что по моей вине тебе пришлось пережить.
Малышка в неверии вскинула голову. Нахмурила бровки, губки плотно сжала. Видел, как ее чуть ли разрывает от негодования, но нашла в себе силы промолчать.
— Я не имел право играться с тобой, скрывать правду.
— О какой правде вы говорите, аро Азар? О той, что помолвлены и ваша невеста…
Договорить свою мысль малышка не смогла. Отвернулась, но я заметил, как из уголков ее глаз покатилась слеза.
— О той, которой известно всем живущим в системе Абвиалон. И даже за ее пределами. Мое честолюбие, корысть и нежелание расставаться с тобой сыграли с нами злую шутку. Это только моя вина. Я не имел прав называть тебя своей собственностью, не имел право приказывать и уж тем более принижать в глазах сияющей. Ты была полностью свободна в своих действиях и в своих желаниях.
Сидящая рядом девушка словно поникла, вмиг осунулась. Я видел, как глубоко ранят ее мои слова.
— А как же чип с подчиняющей программой? – обвинительно задала она вопрос.
— Такие чипы устанавливаются всем, кто живет на крейсере. Пойми, маленькая моя, это не наша прихоть, а острая необходимость. Мы не знали кто ты и с какой целью появилась на судне. Единственным верным на тот момент решением, как мне казалось, было вживление подчиняющего чипа и симбиота для успешной адаптации. Позже я корил себя, что поспешил с выводами…
— Но чип не стали удалять, — не преминула съехидничать моя малышка.
— Не стал. Более того, я намеренно запретил тебе пересекать границу и гулять на светлой стороне крейсера.
— И почему? Чем объясняется ваш запрет?
— Помнишь свое первое появление на крейсере?
Я специально задал этот вопрос. Решил начать издалека, чтобы Евгения смогла понять мотивы моего поведения и моего отношения к ней.
— Я не желал причинять тебе боль и уж тем более убивать. Это вышло совершенно случайно. Более того, ты оказалась невосприимчива к нашей силе, к нашей сущности. Могла спокойно пересекать границу, когда как все живущие здесь без острой необходимости шагу не ступят через черту.
— А зачем она, эта граница? Зачем такие сложности?
— Вот тут-то и кроется правда, которую я намеренно скрыл от тебя…
***
Орлова Евгения. Крейсер «Отверженный»
Время тянулось медленно, словно густая патока. Я бродила по крейсеру по неизменному маршруту – каюта – медицинский отсек уже третий день. Хмурая и поникшая. То ли безрадостные мысли о своем доме давали такой откат, то ли произошедшее с проклятыми наследниками, но у меня буквально все валилось из рук. Ничего не хотелось, да и сил не было. Если днем было еще куда ни шло: какие-то разговоры, необходимость учиться и познавать новое, да и просто одеваться и есть, вынуждали меня выходить из каюты и держать спину прямо, то ночью я оставалась наедине со своими мыслями. Я прокручивала и прокручивала в голове прожитые на судне дни и пыталась понять произошедшее.