Туманы Авалона

Брэдли Мэрион Зиммер

– Что ж, – беспечно отозвалась Моргейна, – ежели король захочет выдать меня за Ланселета, так ему достаточно только день назвать.

– Ты и Ланселет? А вы, часом, не слишком близкая родня? – осведомился Балан и на мгновение призадумался. – Нет, пожалуй, что и нет; Игрейна с Вивианой – сводные сестры, а не родные, а Горлойс с Баном Бенвикском вообще не в родстве. Хотя кое-кто из церковников, пожалуй, сказал бы: в том, что касается брака, приемная родня приравнивается к кровной… ну что ж, Моргейна, с радостью выпью я за ваш союз в день, когда Артур отдаст тебя моему брату и повелит тебе любить его и заботиться о нем как следует, не чета Вивиане. И никому из

вас не придется уезжать от двора: ты – любимица королевы, а Ланселет – ближайший друг короля. От души надеюсь, что так оно и выйдет! – Балан задержал на ней взгляд, исполненный дружелюбного участия. – Ты ведь уже в возрасте; Артуру давным-давно пора отдать тебя замуж.

«А с какой стати король должен отдавать меня кому-либо, точно я – его лошадь или пес?» –удивилась про себя Моргейна, но пожала плечами; она слишком долго прожила на Авалоне и теперь то и дело забывала: римляне повсюду ввели в правило, что женщины – лишь собственность своих мужчин. Мир изменился безвозвратно, и бессмысленно бунтовать против того, чего не изменишь.

Вскорости после того Моргейна двинулась назад вдоль огромного пиршественного стола – свадебного подарка от Гвенвифар Артуру. Просторный зал Каэрлеона, при всей его вместительности, оказался слишком мал: в какой-то момент ей пришлось перебираться через скамьи, притиснутые к самой стене, обходя крутой изгиб. Слуги и поварята с дымящимися блюдами и чашами тоже кое-как протискивались боком.

– А не здесь ли Кевин? – воззвал Артур. – Нет? Тогда придется нам попросить спеть Моргейну: я изголодался по арфам и цивилизованной жизни. Вот уж не удивляюсь, что саксы всю свою жизнь проводят в сражениях и войнах: слышал я унылые завывания их певцов и скажу, что дома им сидеть незачем!

Моргейна попросила одного из подручных Кэя принести из ее комнаты арфу. Перелезая через изгиб скамьи, паренек споткнулся и потерял равновесие; но проворный Ланселет, поддержав мальчика и арфу, спас инструмент от неминуемого падения.

– Очень великодушно было со стороны моего тестя послать мне этот огромный круглый пиршественный стол, – нахмурясь, промолвил Артур, – однако во всем Каэрлеоне нет для него зала достаточно вместительного. Когда мы раз и навсегда выдворим саксов из нашей земли, думаю, придется нам построить для этого стола отдельный чертог!

– Значит, не судьба этому чертогу быть построенным, – рассмеялся Кэй. – Сказать: «Когда мы раз и навсегда выдворим саксов» – все равно, что утверждать: «Когда возвратится Иисус», или «Когда заледенеет ад», или «Когда на яблонях Гластонбери земляника созреет».

– Или «когда король Пелинор поймает своего дракона», – хихикнула Мелеас.

– Не следует вам насмехаться над Пелиноровым драконом, – улыбнулся Артур, – ибо ходят слухи, будто чудище видели снова, и король выступил в поход, дабы на сей раз непременно отыскать его и убить; и даже справился у Мерлина, не знает ли тот каких-либо заговоров на поимку дракона!

– О да, конечно же, его видели – все равно как тролля на холмах, что под лучами солнца обращается в камень, или стоячие камни, что водят хороводы в ночь полнолуния, – поддразнил Ланселет. – Всегда находятся люди, способные увидеть чего угодно: одним являются святые с чудесами, а другим – драконы или древний народ фэйри. Однако в жизни я не встречал ни мужчины, ни женщины, которым и впрямь довелось бы переведаться с драконом либо с фэйри.

И Моргейна поневоле вспомнила тот день на Авалоне, когда, отправившись искать корешки и травы, она забрела в чуждые пределы, и женщину-фэйри, что говорила с нею и просила отдать ей на воспитание ребенка… что же она, Моргейна, такое видела? Или все это – лишь порождение больной фантазии беременной женщины?

– И это говоришь ты – ты, кто воспитывался как Ланселет Озерный? – тихо переспросила она. Ланселет обернулся к собеседнице.

– Порою все это кажется мне нереальным, ненастоящим… разве с тобою не так же, сестра?

– Да, так; однако ж порою я ужасно тоскую по Авалону, – отозвалась она.

– Да, вот и я тоже, – промолвил он. С той памятной ночи Артуровой свадьбы Ланселет ни разу, ни словом ни взглядом, не давал Моргейне понять, что когда-либо питал к ней чувства иные, нежели как к подруге детства и приемной сестре. Моргейне казалось, что она давно уже смирилась с этой мукой, но вот она встретила такой неизбывно-ласковый взгляд его темных, прекрасных глаз – и боль пронзила ее с новой силой.

«Рано или поздно все выйдет так, как сказал Балан: мы оба – свободны, сестра короля и его лучший друг…»

– Ну так вот: когда мы раз и навсегда избавимся от саксов… и нечего тут смеяться, как будто речь идет о вымысле и небылице! – промолвил Артур. – Теперь это вполне достижимо, и, думается мне, саксы об этом отлично знают, – вот тогда я отстрою себе замок и огромный пиршественный зал – такой, чтобы даже этот стол с легкостью туда поместился! Я уже и место выбрал: крепость на холме, что стояла там задолго до римлян, глядя сверху вниз на Озеро; и при этом от нее до островного королевства твоего отца, Гвенвифар, рукой подать. Да ты этот холм знаешь: где река впадает в Озеро…

– Знаю, – кивнула королева. – Однажды, еще совсем маленькой девочкой, я отправилась туда собирать землянику. Там был старый разрушенный колодец, и еще мы нашли кремневые наконечники стрел – их еще называют эльфийскими молниями. Этот древний народ, что жил среди меловых холмов, оставил свои стрелы. «До чего странно,– подумала про себя Гвенвифар, – ведь были же времена, когда она любила гулять на свободе под необозримым высоким небом, даже не задумываясь ни о стенах, ни о безопасности оград; а теперь вот, стоит мне выйти за пределы стен, туда, где их не видно и прикоснуться к ним нельзя, как на меня накатывает тошнота и голова начинает кружиться. Почему-то теперь я ощущаю в животе сгусток страха, даже идя через двор, и убыстряю шаг, чтобы поскорее вновь дотронуться до надежной каменной кладки».

– Укрепить этот форт несложно, – промолвил Артур, – хотя надеюсь я, когда мы покончим с саксами, на острове воцарятся мир и благодать.

– Недостойное то пожелание для воина, брат, – возразил Кэй. – А чем же ты займешься во времена мира?

– Я призову к себе Кевина, дабы складывал он песни, и стану сам объезжать своих коней и скакать на них удовольствия ради, – отозвался Артур. – Мои соратники и я станем растить сыновей, и не придется нам вкладывать меч в крохотную ручонку прежде, чем отрок возмужает! И не надо будет мне страшиться, что они охромеют или погибнут, не успев повзрослеть. Кэй… ну разве не лучше оно было бы, если бы не пришлось посылать тебя на войну, когда ты еще не вошел в возраст и не научился защищать себя толком? Иногда меня мучает совесть, что это ты покалечен, а не я, – только потому, что Экторий берег меня для Утера! – Артур окинул приемного брата участливым, любящим взглядом, и Кэй широко усмехнулся в ответ.