Туманы Авалона
Шрифт:
Моргейна подалась вперед и поцеловала Ланселета в лоб. Слова были не нужны; оба они знали, что это и прощание, и благословение. Ланселет медленно повернулся и ступил на борт волшебной ладьи, и Моргейна заметила, как поникли его плечи, и увидела отблеск заходящего солнца на его волосах. Волосы у Ланселета сделались теперь совершенно седыми; и Моргейна, снова взглянув на себя его глазами, подумала: «И я тоже слишком стара…»
Теперь Моргейна поняла, почему она не видит больше королеву фейри – даже мельком.
"Теперь я – королева волшебной страны.
Нет иной Богини, кроме этой, и это – я…
И все же она есть. Она– в
И здесь, на Авалоне, они будут жить вечно".
Глава 13
На север, в королевство Лотиан, вести о поисках Грааля доходили редко, а те, что доходили, были не слишком-то достоверны. Моргауза ожидала возвращения своего молодого возлюбленного Ламорака. Но затем, полгода спустя, пришло известие, что он погиб в пути. «Что ж, он не первый, – подумала Моргауза, – и не последний, кого погубило это чудовищное безумие, заставляющее людей гоняться за чем-то неведомым! Я всегда считала, что болтовня о вере и богах – это такая разновидность помешательства. Глянуть только, чем это обернулось для Артура! И из-за этого я потеряла Ламорака – а ведь он был так молод!»
Ну что ж. Ламорак умер. Но хоть Моргауза по нему и скучала, и думала, что всегда будет скучать на свой лад, – ведь он пробыл рядом с нею дольше любого другого мужчины, не считая Лота, – это еще не значило, что она должна смириться со своим почтенным возрастом и одиноким ложем. Моргауза внимательно изучила себя в старинном бронзовом зеркале, стерла с лица следы слез и осмотрела себя еще раз. Если даже она и не сохранила той цветущей красоты, что некогда повергла к ее ногам Ламорака, она все же оставалась хороша собою; а в этой стране еще достаточно мужчин – не могли же они все свихнуться и отправиться гоняться за Граалем. Она богата, она – королева Лотиана, и все ее женское оружие при ней. Правда, брови и ресницы слегка поблекли и сделались бледно-рыжими, так что их приходится подкрашивать… Ну, неважно. В общем, мужчины всегда найдутся. Все они – глупцы, и умная женщина может ими вертеть, как ей заблагорассудится. А она, Моргауза, – не дура вроде Моргейны, чтоб переживать из-за какой-то там нравственности или вопросов религии, и не какая-нибудь вечно хнычущая идиотка вроде Гвенвифар, чтоб только и думать о душе.
Время от времени до Моргаузы доходила какая-нибудь история о поисках Грааля, каждая – поразительнее предыдущей. Как рассказывали, Ламорак вернулся в конце концов в замок Пелинора, привлеченный старыми слухами о волшебном блюде, что якобы хранилось в склепе под замком; там он и умер, а перед смертью кричал, что видит впереди Грааль в руках девы, в руках своей сестры Элейны, – такой, какой она была в юности… Интересно, что же он видел на самом-то деле? Еще Моргауза слыхала, будто Ланселет сошел с ума, и его держат в темнице где-то в прежних владениях сэра Эктория, неподалеку от римской стены, и никто не смеет известить Артура; потом дошел слух, будто в тех краях объявился Боре, брат Ланселета, и узнал его, и тогда разум вернулся к Ланселету, и он уехал – то ли продолжать поиски, то ли обратно в Камелот. Моргаузу это не интересовало. Может, ему повезет умереть в дороге, – подумала Моргауза. А то ведь иначе прелести Гвенвифар вновь заставят его наделать глупостей.
И только ее умница Гвидион никуда не поехал, а остался в Камелоте, у Артура под боком. И почему только Гавейну с Гаретом не хватило соображения поступить точно так же?! Теперь ее сыновья должны наконец-то занять подобающее им место рядом с Артуром.
Однако же у Моргаузы имелся и другой способ узнавать, что творится в мире. В юности, когда Моргауза жила на Авалоне, Вивиана сказала ей, что у нее нет ни должного терпения, ни надлежащей смелости, чтоб пройти посвящение и приобщиться к таинствам, и Вивиана – теперь Моргауза и сама это знала, – была права; да и кому захочется так надолго отказываться от радостей жизни? На протяжении многих лет Моргауза была уверена, что двери магии и Зрения закрыты для нее, – не считая некоторых мелких уловок, которыми она овладела самостоятельно. А потом, после того, как она впервые воспользовалась чарами, чтоб разузнать, кто же отец Гвидиона, Моргауза начала понимать, что искусство магии все это время находилось рядом и ждало ее. И чтоб пользоваться им, не требовалось ничего, кроме ее желания. Ни запутанных друидских правил, ни запретов, указывающих, как можно использовать магию, а как нельзя, ни всей этой болтовни о богах. Магия – всего лишь часть жизни, доступная для всякого, у кого достанет безжалостности и силы воли ею воспользоваться, а добро и зло тут ни при чем.
«А те, кто притворяется верующими, просто хотят прибрать источники силы к рукам, – подумала Моргауза. – Но я заполучила эту силу сама, собственными стараниями, не связывая себя никакими клятвами, и буду пользоваться ей, как захочу, – никто мне не указ».
Вот и нынешней ночью Моргауза, уединившись, проделала все необходимые приготовления. Ей было немного жаль белого пса, которого она привела в дом, а когда из перерезанного горла собаки в миску хлынула горячая кровь, Моргауза почувствовала искреннее отвращение. Но, в конце концов, это был ее собственный пес! Он принадлежал ей точно так же, как и свиньи, которых резали ради мяса. А сила пролитой крови куда крепче и позволяет куда быстрее добиться результата, чем сила авалонского жречества, построенная на долгих молитвах и обучении. У камина лежала одна из дворцовых служанок, опоенная зельем – на этот раз такая, к которой Моргауза не испытывала никаких теплых чувств. Да и толку в ней особого не было. Моргауза хорошо усвоила урок, полученный во время последней попытки. Надо же ей тогда было так просчитаться! В результате она потеряла хорошую пряху. А эта служанка никому не была нужна, даже кухарке – у той и без того на полдюжины помощниц больше, чем нужно.
Все эти приготовления до сих пор внушали Моргаузе отвращение. Кровь у нее на руках и на лбу была неприятно липкой, но Моргауза почти что видела магическую силу, поднимающуюся над пятнами крови подобно струйкам дыма. От луны остался лишь неразличимо слабый проблеск в небе, и Моргауза знала, что ее союзница в Камелоте уже ждет зова. В тот самый миг, когда луна заняла нужное положение на небосклоне, Моргауза выплеснула остатки крови в огонь и трижды громко позвала:
– Мораг! Мораг! Мораг!
Одурманенная женщина у камина – Моргаузе смутно припомнилось, что ее вроде бы зовут Беккой – встрепенулась, и ее затуманенный взгляд сделался осмысленным; и когда она поднялась, Моргаузе на миг померещилось, будто служанка облачена в изящное платье одной из придворных дам Гвенвифар. Да и говорила она теперь не как туповатая сельская девчонка, а как утонченная знатная дама.
– Ты звала меня, и вот я здесь. Что тебе нужно от меня, королева Тьмы?
– Расскажи, что происходит при дворе. Что с королевой?
– С тех пор, как Ланселет уехал, она проводит много времени в одиночестве, но часто призывает к себе молодого Гвидиона.
Она говорит о нем, словно о родном сыне. Похоже, она позабыла, что на самом деле он приходится сыном королеве Моргейне, – сказала девушка, и эта правильная речь совершенно не вязалась с обликом служанки в бесформенном одеянии из мешковины, с руками, загрубевшими от возни на кухне.
– Продолжаешь ли ты подбавлять снадобье ей в вино?
– В том нет больше нужды, моя королева, – произнес голос, исходящий не от служанки, а через нее. – У Гвенвифар вот уж год как не приходят месячные, и потому я перестала поить ее зельем. Да и кроме того, король чрезвычайно редко приходит на ее ложе.
Последние опасения Моргаузы – что Гвенвифар каким-то чудом все-таки родит позднего ребенка и положение Гвидиона при дворе пошатнется – развеялись. Кроме того, после долгого царствования Артура, когда вся страна наслаждалась миром и покоем, подданные Верховного короля ни за что не согласятся признать своим королем ребенка. Да и Гвидиону совесть вряд ли помешает разделаться с маленьким нежелательным соперником. Но лучше не искушать судьбу; в конце концов, тот же Артур благополучно ускользнул из всех ловушек, расставленных ею и Лотом, и дожил до восшествия на престол.