Туманы Авалона
Шрифт:
– Скорблю я, что вынуждена сказать такое, – промолвила Вивиана, – но боюсь, что ты права. Я бы уступила тебя ей на время, будь в том нужда. Ты бы успела вернуться на Авалон прежде, чем… – Вивиана умолкла на полуслове, а затем докончила: – Ты знаешь, что при жизни Утер сдерживал натиск саксов, пусть и ценою непрестанных сражений; как бы то ни было, мы знали лишь по несколько месяцев мира, не более. А теперь, страшусь я, станет еще хуже, недруг того и гляди подступит к самым вратам Авалона. Моргейна, ты – жрица, достигшая высшей ступени, ты видела священное оружие…
Девушка знаком дала понять, что да. Вивиана кивнула.
– Возможно, близок день, когда сей меч поднимут в защиту Авалона и всей Британии.
«Зачем объяснять это мне? – думала про себя Моргейна. – Я – жрица, а не воин, я не могу поднять
– Ты помнишь меч?
«Босиком, иззябшая, я обхожу круг, ощущая в руке тяжесть меча; слыша исполненный ужаса крик молчальницы Враны…»
– Помню.
– Так слушай мое поручение, – промолвила Вивиана. – Когда этот меч возьмут в битву, его должна хранить вся наша магия. Моргейна, тебе предстоит сработать ножны для меча и вложить в них все ведомые тебе заклятия, так что тот, кто сражается этим клинком, не потеряет и капли крови. Сумеешь ли ты?
«А ведь я и позабыла, что находится дело и для жрицы, точно так же, как и для воина», – думала про себя Моргейна.
И, по обыкновению своему прочитав мысли, Вивиана добавила:
– Так что и ты поучаствуешь в сражении в защиту нашей страны.
– Да будет так, – отозвалась девушка, гадая, с какой стати Вивиана, верховная жрица Авалона, не взяла эту миссию на себя. На этот вопрос Владычица ничего не ответила, но молвила:
– Для того должно тебе работать, держа перед собою меч, пойдем, Врана станет прислуживать тебе под сенью безмолвия магии.
И хотя девушка пыталась вспомнить, что она – лишь вместилище силы, а не сама сила, что сила приходит от Богини, Моргейна была достаточно молода, чтобы упиваться восторженным предвкушением, когда ее в молчании отвели в тайную обитель, где должно вершиться таким трудам. Там ее окружили жрицы: им предстояло предвосхищать малейшую ее потребность, чтобы Моргейне не пришлось нарушать молчание, накапливающее силу, потребную для создания заклятий. Перед нею на льняной ткани лежал меч, рядом с ним – неглубокая серебряная чаша с золотой зернью по краю, доверху наполненная водой из Священного источника: не для питья – ей загодя принесли и воды, и снеди, – но дабы Моргейна могла заглянуть в чашу и увидеть все то, что необходимо ей для работы.
В первый день лезвием самого меча она выкроила из тончайшей оленьей кожи подкладку для ножен. В первый раз в жизни ей доверили инструменты настолько совершенные; немалую радость доставила ей особая железная иголка, с помощью которой предстояло сшивать края; она гордилась – совсем по-детски, и она сама это понимала – тем, что, раз или два уколов палец, она даже не вскрикнула. Не сдержавшись, она задохнулась от восторга, когда ей показали бесценный отрез бархата густого, темно-красного оттенка; унция таких красителей, рассказывали ей когда-то, обходится дороже, нежели стоит купить дом и в течение года платить наемным работникам, возделывающим землю. Эта ткань належится поверх оленьей кожи; на ней должно ей вышить золотыми и серебряными нитями магические заклятия и их символы.
Первый день ушел на то, чтобы скроить и сшить ножны из оленьей кожи и обтянуть их бархатом; перед тем как уснуть, глубоко погрузившись в мысленное созерцание того, что ей предстоит, – едва ли не в трансе, – она чуть надрезала руку и смазала оленью кожу своей кровью.
«Богиня! Великая госпожа Ворон! Ножны эти загодя запятнала кровь, так что незачем проливаться ей в битве».
Спала Моргейна плохо, ей пригрезилось, будто она сидит на высоком холме, откуда видно всю Британию, и стежок за стежком накладывает заклятия, вплетая их, точно зримый свет, в ткань самой земли. Внизу, под холмом, промчался Король-Олень, и некий муж поднялся по холму к ней и принял меч у нее из рук…
Вздрогнув, она проснулась, думая: «Артур! Это Артуру носить меч, ведь он – сын Пендрагона…» – и, лежа во тьме, поняла: вот поэтому Вивиана и поручила ей великую миссию – сработать магические ножны для меча, которым ему суждено владеть как символом всего своего народа. Артур пролил кровь ее девственности; она, тоже принадлежащая к священному роду Авалона, должна создать зачарованные ножны его безопасности, охраняющие королевскую кровь.
Весь следующий день работала Моргейна молча, неотрывно глядя в чашу на возникающие образы, то и дело прерываясь и погружаясь в созерцательность в ожидании вдохновения, она вышила двурогий лунный серп – пусть Богиня бдит над миром днем и ночью и хранит священную кровь Авалона. Магическое безмолвие настолько подчинило ее себе, что любой предмет, к которому обращались ее глаза, любое движение ее освященных рук становились источником силы для заклятий; порою Моргейне казалось, будто к пальцам ее струится зримый свет: к рогатому серпу луны она добавила полную луну, а потом и темную луну, ибо всему свой срок. А затем, зная, что королю Британии предстоит править в земле христиан, и еще потому, что, когда приверженцы Христа впервые явились в Британию, они пришли сюда, к друидам, она вышила символ дружбы христиан и друидов: крест в круге с тремя крыльями. Она расшила красный бархат знаками магических стихий, земли и воздуха, воды и огня, а затем изобразила стоящую перед нею чашу с ручкой у самого донца, в которой сплетались и сменялись видения, то выступая из тьмы, то вновь теряясь во мраке; скипетр и глиняное блюдо, змею исцеления и крылья мудрости, и пламенеющий меч власти… Порою Моргейне казалось, будто иголка с ниткой проходят сквозь ее же плоть или сквозь плоть земли, пронзая почву и небо и ее собственную кровь и тело… знак за знаком, символ за символом вышивала она, и каждый сбрызгивала своей кровью и водой Священного источника. Три дня работала она, почти не смыкая глаз, подкрепляясь лишь кусочком-другим сушеных плодов, утоляя жажду лишь водой Источника. Порою, из недосягаемой дали собственного сознания, она глядела со стороны на свои пальцы, работающие словно непроизвольно; заклятия ткались сами: кровь и кость земли, кровь ее девственности, сила Короля-Оленя, что умер и пролил кровь, дабы не погиб поборник своего народа…
К закату третьего дня все было кончено: каждый дюйм ножен покрывали сплетающиеся символы, некоторые из них Моргейна даже не могла узнать – надо думать, они пришли напрямую от руки Богини через ее руки. Она взяла ножны, вложила в них меч, взвесила на ладонях, и объявила вслух, нарушая ритуальное молчание:
– Сделано.
Теперь, когда схлынуло затянувшееся напряжение, Моргейна осознала, до чего она измучена и потрясена и как ей дурно. Обряд и долгое пользование Зрением порою оказывают подобное воздействие, вне всякого сомнения, оттого и месячные у нее сбились: обычно они случались в лору темной луны. Оно и к лучшему; на это время жрицы уединялись, дабы сберечь свою силу, это было то же самое, что ритуальное затворничество темной луны, когда сама Богиня запиралась в одиночестве, дабы сберечь источник силы.
Пришла Вивиана и взяла ножны. Глядя на них, Владычица не сдержала изумленного восклицания; воистину, даже самой Моргейне, знающей, что сработали ножны ее собственные пальцы, казалось, что это – вещь превыше любого творения смертных рук, насквозь пропитанная магией. Вивиана едва прикоснулась к ножнам и тут же завернула их в широкий отрез белого шелка.
– Хорошая работа, – промолвила она, и у Моргейны на миг закружилась голова. «С какой стати она считает, будто вправе судить меня? Я тоже жрица, ее наставления мне уже не указ», – подумала она и ужаснулась собственным мыслям.
Вивиана ласково погладила девушку по щеке.
– Ступай спать, родная, великие труды утомили тебя.
Моргейна заснула и спала крепко и долго, снов не видя; но после полуночи она вдруг проснулась, разбуженная внезапным оглушительным шумом и гудом набата – набатные колокола, церковные колокола, ужас, пришедший из детства. «Саксы! Саксы идут на нас! Вставайте, к оружию!»
Но вот она словно бы очнулась от кошмара: она была не в Доме дев, но в церкви, и на алтарном камне лежало оружие, а на столе рядом – воин в доспехах, накрытый покровом. Над головой Моргейны по-прежнему тревожно вызванивали и гудели колокола – от такого шума и мертвый бы проснулся… но нет, погибший рыцарь даже не пошевелился, и, внезапно, мысленно попросив прощения, она выхватила меч… и на сей раз пробудилась окончательно в своей собственной, залитой светом, тихой комнате. Даже звон церковных колоколов с иного острова не нарушал безмолвия ее вымощенного камнем покоя. Ей все привиделось: и колокольный звон, и мертвый рыцарь, и часовня, озаренная пламенем свечей, и оружие на алтаре, и меч – словом, все. «Как же так вышло? Зрение никогда не приходит ко мне без зова… значит, это просто-напросто сон?»