Туманы замка Бро
Шрифт:
Если бы здесь были родители, мать погладила бы её по голове и вздохнула тяжело, а отец сказал бы, что она слишком далеко забралась в свои собственные сны. Но здесь был только Джек – и это было хорошо. Потому что ему Кейтлин не собиралась отвечать. Это было легко.
Кейтлин поднялась со стула – так и не дождавшись гренок, шкварчавших на сковороде. Подошла к кровати и подобрала с пола майку.
– Кейтлин, у тебя деньги есть?
– Немного, – на сей раз всё-таки нужно было что-то сказать, – а что?
– Купи овсянки, пожалуйста.
Кейтлин, не оглядываясь, кивнула.
– И
Ещё один кивок.
Кейтлин натянула майку, перекинула через плечо этюдник, подхватила под мышку стопку картин и вышла на набережную.
Вернисаж находился недалеко, и она медленно брела, наслаждаясь влажным утренним воздухом и вглядываясь в туман. Кейтлин любила это время суток – когда всё вокруг дышало полусном, и там, за контурами хлопьев тумана, повисших над рекой, она могла угадывать всё, что хотела, и всё, во что верила. Чудесная Фата Моргана плыла над горизонтом, сотканная из клочьев тумана, и Кейтлин уже чувствовала, как через несколько минут раскроет этюдник, пристроится у самого парапета, расставит картины на асфальте и примется рисовать.
– А это что? – голос у девушки был скрипучий, но Кейтлин улыбнулась и подняла на неё взгляд. Затем проследила направление, куда указывал её палец, и только потом произнесла:
– Это Эйлен Донан.
– Что? – девушка нахмурила рыжеватые брови. Она походила на американку, но это как раз Кейтлин не удивило – её картины привлекали иностранцев чаще, чем англичан.
– Замок на небольшом скалистом острове Донан, лежащем во фьорде Лох-Дуйх. В восьмом веке там обитал монах отшельник, именем которого и…
Девушка вопросительно посмотрела на мужчину, сопровождавшего её, и Кейтлин замолкла.
Мужчина пожал плечами.
– Зачем тебе? – спросил мужчина. – Никто не знает, где это. Вот… – он ткнул пальцами в другую картину, – это, по крайней мере, Дувр.
Кейтлин молчала.
Она могла бы сказать, что Эйлен Донан знали в своё время не меньше людей, чем Дувр. Что более пяти фильмов, известных по всему миру, снимались именно там. Но Кейтлин молчала, потому что попросту не хотела ничего говорить. Она любила не тот Эйлен Донан, который показывали в кино, а тот, который увидела сама, плывущий в утренней дымке, будто растущий из облаков.
– А сколько стоит? – протянула девушка, переключая своё внимание на Дувр.
– Пятьсот.
– Пятьсот… – мужчина присвистнул, а девушка заискивающе улыбнулась.
Кейтлин вздохнула.
– Можно сбросить до четырёхсот.
Торговаться она тоже не любила. Это было тяжело. Даже одно это слово – пятьсот – давалось с трудом. Как будто она ставила у себя на лбу клеймо. Но Джек просил купить овсянку. И Джек не мог каждый день её кормить.
– А что за краски?
– Эйлен Донан – масло, Дувр – пастель.
Мужчина фыркнул, и Кейтлин поджала губы. Она любила пастель. Но её, почему-то, не любил никто, кроме неё. И она снова могла бы начать говорить, что пастель существует уже две сотни лет и что… Она не хотела говорить ничего.
– Да ну… Дувр я не хочу, – капризно протянула девчонка.
– Тогда пошли, – мужчина дёрнул её за руку.
– Могу…
«Могу
«Знакомый?» Кейтлин сама не знала, откуда он мог быть ей знаком. Девчонка и её спутник спрашивали что-то ещё, но Кейтлин не слышала. Она поднялась с раскладного стула и молча прошла мимо них – силуэт не двигался какое-то время, пока Кейтлин не приблизилась достаточно близко, а затем отклеился от стены и стремительно двинулся прочь.
– Подожди! – крикнула Кейтлин ему вслед. – Стой!
Мужчина и не думал останавливаться.
– Да стой же! Кто ты такой?!
Мужчина бросился прочь бегом, и Кейтлин тоже перешла на бег. Дома мелькали по обе стороны, но Кейтлин не видела ничего, она неслась вперёд, и холодный утренний воздух хлестал её по щекам, пока наконец, решившись, Кейтлин не перешла в бросок. Она почти повисла у мужчины на плечах, оба покачнулись, и только в последнее мгновение незнакомец приник к стене, чтобы не рухнуть на землю. Кейтлин коротко вскрикнула – тяжелое тело придавило ей запястье, выворачивая его вбок.
– Что? – услышала она тут же, и от бархатистого голоса по спине побежали мурашки.
Сильная рука перехватила руку и подняла вверх, поднося к глазам.
– Кто ты такой? – от боли голос Кейтлин звучал обиженно, хотя обиды не было – она просто хотела получить ответ.
– Больно? – незнакомец надавил куда-то под кость, и Кейтлин с трудом сдержала тихое «Ой».
– Всё хорошо! Кто ты такой?! – она вырвала руку и попыталась перехватить незнакомца за его собственное запястье, так чтобы можно было прижать к стене спиной и не дать сбежать. Они были почти одного роста и одинаково узкими в плечах, но всё же незнакомец казался немножко старше – и крупней.
Теперь Кейтлин была уверена, что уже видела его лицо – три дня назад, когда ездила в Дувр.
– Это же ты! – выдохнула она.
Незнакомец легко высвободил руку – Кейтлин почти не сомневалась, что смогла бы удержать его, если бы не запястье, которое тут же отозвалось болью.
Мужчина выскользнул в сторону, легко освобождаясь из-под веса её тела, и двинулся прочь. А Кейтлин так и осталась стоять. Ей овладело странное оцепенение. Чувство обречённости – как будто всё, что происходило с ней сейчас, случилось уже давным-давно.
Глава 3
– Не забываем про воздушную перспективу.
Кейтлин равнодушно смотрела на то, как Дэвид Рейзон ходит от мольберта к мольберту и поправляет ошибки учеников.
Она хотела попасть на этот мастер-класс давно. Действительно хотела и, может, за этим даже приехала в Лондон – но теперь, когда видела работу своего кумира вот так близко, ей почему-то становилось всё равно.
Дэвид Рейзон был ремесленником. Каждое движение его руки над холстом – своим или чужим – развеивало магию воздуха, магию воды и солнечного света. Картина для него была лишь набором красок, который он привык продавать. И он учил рисовать на продажу ещё два десятка учеников.