Тупик Гуманизма
Шрифт:
Дверь в квартиру 99 валяется на полу, дверной проем завешен дымящимся полумраком: судя по запаху, в комнатах горят ковровые покрытия. Где-то внутри пустой квартиры играет мертвая музыка: видимо, зациклило диск в дискоболе – хриплый женский голос, срываясь, снова и снова умолял не уезжать до четверга из Акапулько.
Сюрприз. Апартаментов под номером 100 на этаже не было. Проклятая лестница поднималась еще выше, круто задираясь и огибая техническое помещение над лифтовой шахтой – там ступеньки становились втрое уже. Лесенка закручивалась винтом и выводила на шаткую платформу, сваренную из металлической арматуры и
8
С – римская цифра, обозначающая число «100»
«Не уезжа-ай до четверга из Акапулько, мы будем молоды и веселы опять», – настойчиво рыдал музыкальный голос. Квестор, замирая, ступил на гулкую дребезжащую решетку и, цепляясь за поющие стальные прутья перил, полез наверх. Главное – не смотреть вон туда, вниз.
Вот, дополз почти до самой двери – последняя ступенька прогнулась и держалась на собственных соплях. Балансируя на арматуре, квестор вытянул больную, искусанную руку с «сундуком» и трижды спустил курок, засаживая в дверь щедрейшую электромагнитную дозу. Ни один из стандартных замков гражданского назначения не выдержит такого воздействия.
Лестница почему-то раскачивалась все сильнее, к тому же начала постукивать железным углом о стену. Квестор сплюнул сквозь арматуру вниз: теперь хозяева точно знают о его приходе. Удерживаясь на краешке, он вытянулся и – все-таки достал скользкими пальцами ручку двери. Надавил – и удивился. Дверь не поддавалась.
Только теперь он заметил, что замок… механический. Как в древних сказках – под тяжелый, сантиметров пять в длину, ключ с бородкой.
В замешательстве квестор некоторое время раскачивался на грохочущей лесенке. Древних отмычек у него не было, да и не обучали ими пользоваться, благо механические замки перестали выпускать еще в 20-х годах XXI столетия.
Оставалось только… постучать.
– Кто там? – тонкий голос откликнулся мигом, будто хозяйка все это время стояла, прислушиваясь, за дверью.
– Инспектор гигиенического мониторинга, – хриплым шепотом ответил Литот, косясь вниз, на площадку девятого этажа – а что, если призраки на дух не переносят инспекторов гигиенического мониторинга? – Не могли бы вы ответить на вопросы нашей добровольной анкеты? – добавил он, поглаживая мизинцем рукоять «сундука» и тем самым переключая его в режим стрельбы пенистым клеем.
– Нет уж, спасибочки, – вежливо ответили из-за двери. – Всего вам доброго.
– Хорошо, забыли про анкету, – поморщился квестор, уже порядком уставший балансировать на танцующих стальных прутах. – Мне нужно досмотреть вентиляционные люки. Иначе мы опечатаем ваше жилище на две недели.
Дверь помолчала секунд десять, затем крякнул засов, синхронно завизжали петли – и возникла небольшая щель, в которую просунулась крошечная грязная ручка с желтыми от глины ногтями, вся в песке. Ручка отчетливо воняла экскрементами.
– Документики ваши можно полюбопытствовать? – прозвучало из образовавшейся щели. – Ходють тут, понимаешь.
Квестор, приглушенно рыча от досады, нажал нужную кнопку на запястье, зубами извлек выползшую из паза еще горячую, свежеотпечатанную пластиковую карточку с голограммами, перехватил двумя ногтями (остальные пальцы по-прежнему сжимали рукоять «сундука») – и вложил удостоверение санитарного инспектора в протянутую грязную ладонь.
Зеленая дверь со скрипом отползла, предоставляя квестору возможность прыгнуть внутрь чердачного помещения.
– Прыгай, милок, прыгай! – раздалось из полутемного коридора. – Только осторожно, здесь грабли лежат, не приземлись.
Квестор не успел среагировать. Страшный удар в переносицу проломил ему череп. Боль, будто белый фонарь, вспыхнула в голове сыщика, и он повалился на коврик у порога.
Сквозь сон ему чудились какие-то голоса, люди разговаривали долго, монотонно и размеренно. Потом примерещился молодой и очень красивый юноша со светлым внимательным взглядом: он подошел, властно взял теплыми пальцами за запястье и заглянул в глаза. Потом опять были занудные голоса и вздохи. Наконец квестор Литот вспомнил, что в его спальне никогда не бывает чужих голосов. Вздрогнул, раздирая тяжелые веки, приподнял гудящую голову – и окончательно отрезвел от ужаса: в небольшой квесторской спальне все было не так! Кто-то зажег свет, передвинул мебель…
Ах нет, это просто другая комната. Точнее – прихожая… Увидев рослую сгорбленную старуху в пыльной серой кофте, в душном пуховом платке, наброшенном на голову и скрывавшем лицо, изъеденное, должно быть, немилосердным временем, квестор сразу все вспомнил. И шаткую лестницу, и зеленую дверь.
И жестокий удар в голову.
Конечно, ему только показалось, что ломается череп. Однако сотрясение мозга гарантировано – чуть повернув голову, он почувствовал, будто внутри качнулся чугунный шар: светленькие стены в жухлых бумажных обоях весело загнулись набок, квестору стало тошнотворно-кисло под языком, и он уронил голову обратно на коврик, уютно пахнувший добротной домашней пылью.
Бабка надвинулась, закрывая угловатыми натруженными плечами чахлый свет настенной лампы:
– Эк ты неосторожно прыгнул, братец. Голову ушиб, а ведь в голове-то – все мозги! – Она наклонилась, прикладывая к онемевшей квесторской переносице что-то мягкое и мокрое: стало нестерпимо холодно, квестор застонал, – но через миг полегчало, от прохлады притих треск в ушах.
– Вот и пистолет уронили, а ну как сломается? Небось на работе заругают, – проворчала бабка и, достав из кармана белую тряпочку, начала заботливо отирать пыль с грозного оружия.
Порфирий спохватился, заворочался – но старуха уже сунула тряпицу обратно в кофту и теперь радушно протягивала ему блистающий чистенький «сундук». Рукоятью вперед, почему-то отметил квестор.
– Как тебя звать-то, добрый гостьюшка? – пойнтересовалась пожилая хозяйка. Квестор попытался приглядеться – и понял, что старухе, должно быть, лет двести. Одета она была в поистине доисторические шкуры: шерстяная кофта чуть ли не ручной вязки, драная седая шаль надвинута на лицо так низко, что даже носа не видать. Зато снизу из-под платка торчал кончик толстой русой косы – в отсветах желтушной лампы волосы отсвечивали горьковато-медовым. Хорошая краска, подумал квестор.