Турандот

Гоцци Карло

(Плачет.)

Альтоум

(в сторону)

Мне жаль ее, Принцессу бедную.

Калаф

Адельма, будет, Не плачь. Ты видишь, я теперь могу Отчасти возвратить тебе свой долг, Ты, Альтоум, и ты, моя супруга, Я вас молю принцессе возвратить Ее свободу.

Турандот

Я прошу о том же, Отец! Я знаю, что в ее глазах Я ненавистна и жестока; видеть Меня ей трудно. Я ее любила, Я доверяла ей во всем. Но было Напрасно все. Она таила гнев. И для нее я не могла никак Быть более подругой, чем принцессой, Она не доверяла мне. Пускай Она уйдет свободной! Если вы Хотите оказать нам эту милость, Мне, дочери, и моему супругу, - Не откажите в этой низкой просьбе!

Альтоум

В такой счастливый день своих щедрот Я мерить не могу. Пускай она Свою получит долю в этом счастье. Одной свободы мало. Я отдам Адельме мною отнятое царство. Пусть выберет супруга, чтобы с ним Благоразумно, мудро, а не слепо, Не дерзостно страною управлять,

Адельма

О господин мой... слишком смущена Раскаяньем несчастная Адельма... Моя любовь мешает мне понять И оценить благодеянья ваши. Но время просветит усталый ум. Пока же я способна только плакать... Нет сил сдержаться...

Калаф

Где ты, мой отец? Ты здесь, в Пекине? Где тебя найти, Обнять тебя и счастьем поделиться?

Турандот

Отец твой у меня. И в этот час Он знает все и радостен. Позволь Не открывать пред всеми эту тайну. Я их стыжусь. Ты скоро все узнаешь.

Альтоум

Тимур с тобой? Калаф, возвеселись. Здесь ты уж царь. Тимур да будет счастлив, Его страна свободна. Этот варвар, Хан Хорезмийекий, управлял жестоко Твоей землей и от руки вассалов, Не вынесших свирепой тирании, Пал мертвым. А державный скипетр твой Твоим министром верным для тебя Был сохранен. Теперь он разослал Ко всем монархам тайные записки, Где описал подробные приметы, Прося тебя иль твоего отца Принять бразды правленья, если живы, Возьми вот этот лист и в нем прочти Конец твоих невзгод.

(Дает ему бумагу.)

Калаф

(рассматривая бумагу)

Возможно ль? Боги! О Турандот, о царь! Но нет, не к вам, Не к смертным воссылать мои восторги. Мои восторги к вам, о боги! К вам Я руки воздеваю. Вам я шлю Мои благодаренья, вас молю Послать мне сотню новых испытаний, Вас, изменяющих дела земные Наперекор людскому рассужденью, В уничижении молю простить Мне жалобы мои. И если жизнь И горести ее порою могут Нас заставлять на время позабыть О всемогуществе руки дающей, - Простите мне и это прегрешенье! Все присутствующие тронуты и плачут.

Турандот

Ничто не омрачает нашей свадьбы... Калаф готов был жизнь свою отдать Из-за любви ко мне. Его министр Для счастья господина своего Пошел на смерть. Его другой министр Ему хранит престол, хотя бы мог Сам стать царем. И тот старик несчастный Во имя сына близко видел смерть... А женщина, что мне была скорее Подругой, чем рабыней, - предает. О небо, умоляю мне простить Упорное к мужчинам отвращенье! Прости и все жестокости мои!

(Выходит вперед.)

Узнайте вы, любезные мужчины, Что я вас всех люблю. И чем-нибудь Раскаянье извольте поощрить!

ПРИМЕЧАНИЯ

Иначе обстояло дело в России с наследием Карло Гоцци. На протяжении многих десятилетий имя его было знакомо только узкому кругу образованных читателей, да и те знали о нем преимущественно из вторых рук, из упоминаний и характеристик, содержавшихся в трудах немецких и французских романтиков. Едва ли не первым, кто всерьез заинтересовался Гоцци, был А. Н. Островский. Показательно при этом, что особенно он оценил с точки зрения практического интереса для русской сцены не его фьябы, а именно комедии, писанные "в испанском" духе. Вероятно, это объясняется прежде всего учетом традиций русского сценического искусства и личной приверженностью драматурга к испанскому театру.

Настоящий, хотя поначалу и чисто теоретический интерес к Гоцци проявился в пору революционных реформ в русском театре, начавшихся в самом конце XIX века. Поиски новых театральных форм, нового сценического языка привели наиболее радикальных экспериментаторов к Карло Гоцци. Разрабатывая эстетику "чистой театральности", они обратились к фьябам, как доказательству

практического существования подобного театра в прошлом. Это было время дягилевской антрепризы, "Мира искусств", самых смелых опытов в области драматического и синтетического театров. Журнал русского театрального авангарда (1915 г.) был не случайно назван по названию первой фьябы Гоцци "Любовь к трем Апельсинам". В выпусках журнала был напечатан ряд статей о Гоцци, исследования принципов его драматургии.

Сценическое признание Гоцци получил уже в советском театре. Его история на советской сцене блистательно открывается постановкой Евг. Вахтангова "Принцессы Турандот".

Неслучайность обращения к замечательной драматургии Гоцци подтверждается постановкой "Короля-Оленя" в Театре кукол под руководством С. Образцова и совсем недавно (1970 г.) очень интересным спектаклем "Зеленая птичка" в Театре юного зрителя в Риге сперва на латышском, а потом на русском языке (постановщик Н. Шейко). Думается, что настоящая сценическая жизнь Гоцци еще только начинается.

Переводы трех фьяб Гоцци, напечатанных в предлагаемом издании, л примечания к ним взяты из полного собрания его театральных сказок: Карло Гоцци, Сказки для театра, "Искусство", М. 1956.

Из критических работ о Гоцци на русском языке следует назвать статьи В. Жирмунского, А. Гвоздева, С. Мокульского и Б. Реизова.

H. Томашевский