Тургенев без глянца
Шрифт:
Николай I. Резолюция на докладе Орлова:
Полагаю, этого мало, за явное ослушание посадить его на месяц под арест и выслать на жительство на родину под присмотр, а с другими поступить предоставить г. Закревскому распорядиться по мере их вины.
Александр Васильевич Никитенко (1805–1877), историк литературы, профессор Петербургского университета, цензор. Из дневника:
Вчера Тургенев, автор «Записок охотника», по высочайшему повелению посажен на съезжую за статью, напечатанную им о Гоголе в «Московских Ведомостях», где Гоголь назван великим. Тургенева велено продержать на съезжей месяц, а потом выслать из столицы в деревню под надзор полиции. Сейчас я встретился с Языковым, который говорил мне, что был у Тургенева. Последний действительно сидит в настоящей съезженской тюрьме, но здоров и спокоен. – «Я спокоен, – сказал он Языкову, – потому что не мучаюсь неизвестностью. Мне сказано все, чему я должен подвергнуться, и я уже не опасаюсь, что меня будут истязать» и т. п.
Иван Сергеевич Тургенев. Из письма Полине Виардо:
Я арестован при полиции, по приказанию государя, за то что напечатал в одном московском журнале статью, несколько строк о Гоголе. Это, конечно, только предлог, статья сама по себе совершенно ничтожна. На меня уже давно косились. Придрались к первому подвернувшемуся случаю… Желали положить конец всему, что говорилось о смерти Гоголя, и не преминули в то же время наложить запрещение на мою литературную деятельность.
Через 15 дней меня отправят в деревню, где я должен остаться до нового распоряжения. Все это не очень весело, как вы видите; все-таки я должен сказать, что со мной поступают очень милостиво; у меня хорошая комната, книги; я имею возможность писать. В первые дни я мог даже видеться с людьми. Теперь это запрещено, потому что их приходило очень много…
Наложили также печати на мои бумаги или, лучше сказать, запечатали дверь моей квартиры и открыли десять дней спустя, ничего не тронув. Вероятно, знали, что там нет ничего запрещенного.
Александр Васильевич Никитенко. Из дневника:
Он с большой похвалой отзывается о вежливом, даже почтительном обращении с ним полиции… Частный пристав просто удивил его своей гуманностью. Он из воровской тюрьмы перевел его в чистую, светлую и просторную горницу.
Иван Сергеевич Тургенев. Из письма Г. Флоберу:
Камера была маленькая, жара удушливая. Два раза в день я переносил 104 карты (две игры), по одной, с одного конца комнаты на другой. Это составляло 208 концов – 416 в день – каждый конец по 8 шагов – составляет более 3 300 шагов, или около 2 километров. В тот день, когда я так не проминался, у меня вся кровь бросалась в голову.
Иван Сергеевич Тургенев. В записи мемуариста О. В.:
Мне позволено было раз в день прогуливаться по тесному двору, но и там меня сторожил огромный унтер-офицер; я было пробовал заискивать в нем, подходил с улыбкой: ну, ничего не берет – ни ответа, ни привета. Это был старый, рослый, широкоплечий солдат; лицо суровое, неподвижное: видно было, что ни лаской ни деньгами ничего не добьешься и подкупить невозможно.
Мария Николаевна Толстая (1830–1912), сестра Л. Н. Толстого:
Он очень просто и незлобно рассказывал о недолгом своем пребывании на съезжей в Петербурге, предшествовавшем его высылке в Спасское. Вспоминал, что очень многие лица в городе были не менее его самого удивлены такой странной карой, наложенной на уже известного писателя, а еще больше поводом к ней. Кроме друзей и знакомых, к нему или с расспросами о нем собиралось в части многочисленное общество. Узенькая улица, на которую она выходила, была заставлена экипажами, и наконец был прислан особый пост для установки и скорейшего пропуска экипажей, так как полицмейстер узнал, что государь Николай Павлович очень недоволен общественным участием и общими симпатиями к арестованному.
Александр Васильевич Никитенко. Из дневника:
У Тургенева в его заточении были такие многочисленные съезды знакомых, что наконец сочли нужным запретить приятелям навещать его.
Авдотья Яковлевна Панаева:
Мне арест Тургенева доставил также много хозяйственных хлопот. Тургенев просил Панаева, чтобы он присылал ему обед, так как не может есть обедов из ресторана. И пока он, если не ошибаюсь, три недели сидел в части, я должна была заботиться, чтобы в назначенный час ему был послан обед.
Мария Николаевна Толстая:
Одна тяжелая подробность этих дней сохранилась в его памяти: ужасное соседство его комнаты с экзекуционной, где секли присылаемых владельцами на съезжую провинившихся крепостных слуг. Написавший «Записки охотника» принужден был с отвращением и содроганием слушать хлест розг и крики секомых.
Эдмон Гонкур. Из дневника:
2 марта 1872. <…> Он рассказывает, как после издания «Записок охотника» ему пришлось месяц просидеть в тюрьме, причем камерой служил архив полицейского участка, и он мог вволю порыться в секретных делах. Штрихами художника и романиста он рисует начальника полиции; однажды, когда Тургенев напоил его шампанским, тот воскликнул, взяв писателя за локоть и поднимая бокал: «За Робеспьера!»
С.-Петербургский обер-полицмейстер. № 399. Секретно. Господину Начальнику Орловской губернии. 22 мая 1852 г.:
В феврале месяце жительствовавший в С.-Петербурге помещик Орловской губернии Иван Тургенев написал статью об умершем в Москве литераторе Гоголе и желал поместить ее в «С.-Петербургских Ведомостях». Как Тургенев в этой статье отзывался о Гоголе в выражениях через меру пышных, то попечитель С.-Петербургского Учебного Округа не дозволил ее напечатать. Тургенев, вместо того чтобы покориться решению начальствующего лица, отправил статью свою в Москву, и там, при содействии Почетного Гражданина Боткина и кандидата Феоктистова, напечатал статью в «Московских Ведомостях».