Турмс бессмертный
Шрифт:
— В лесную чащу? — переспросил я. — Какая мудрая мысль, Микон! Конечно же, нам нужно уйти в самые дебри и укрыться среди сиканов и диких зверей, где нас никто не найдет.
Тут к нам подбежал старый хромой осел. Его морду покрывали хлопья пены, а уши от страха стояли торчком. Микон засмеялся, обнял животное За шею и сказал что-то ласковое. Осел немедленно успокоился, и мы посадили на него Арсиною с ребенком на руках. Микон, чтобы не отстать, взялся за ослиный хвост, Анна — за мою руку, а замыкала процессию кошка Арсинои, которая смело бежала за нами, поводя по сторонам своими круглыми глазами.
Никому до нас не было
На следующий же день мы увидели священный камень сиканов, а потом и их самих. Они приветливо встретили нас, и мы прожили среди них пять долгих лет. За это время Микон куда-то делся, Арсиноя родила девочку, а Анна превратилась в красивую девушку.
Однако мне еще предстоит рассказать о том, что сталось с Танаквиль. Когда Дориэй погиб, оба сына Танаквиль сильно укрепили в городе свою власть и даже смогли влиять на войска, подготовленные Дориэем для войны с Карфагеном, так что официальные правители Сегесты вынуждены были молчать и подчиняться обоим братьям. Для Дориэя был приготовлен роскошный погребальный костер из дубовых поленьев, и незадолго до церемонии сыновья Танаквиль сказали своей матери, что им надоело ее властолюбие, поэтому они отправят ее обратно в Гимеру. Однако Танаквиль ответила, что после того, как ее возлюбленный Дориэй умер, жизнь потеряла для нее всякий смысл и она тоже взойдет на погребальный костер, чтобы соединиться с ним в другой жизни.
Братья не возражали, хотя и сомневались в том, что надежды матери оправдаются.
Итак, Танаквиль в своих лучших одеждах взошла на погребальный костер, в последний раз обняла начавшее уже разлагаться тело Дориэя, а потом собственноручно поднесла к поленьям факел и сгорела вместе с трупом мужа.
Обо всем этом я узнал от сиканов, и больше мне уже нечего сказать о Танаквиль. Дориэя же я оплакивал недолго.
Книга VII
Сиканы
1
Итак, сиканов мы встретили возле их священного камня. Они доброжелательно сообщили, что ожидали нас, наперед зная о нашем прибытии. Будь мы подозрительны, мы могли бы подумать, что их юноши шли по нашим следам: ведь сиканы умели совершенно бесшумно передвигаться в здешних лесах. Но, с другой стороны, сиканы славились способностью к ясновидению: они всегда точно знали, кто идет и как много их, а о своих соплеменниках могли сказать даже, кто где находится и кто чем занят. Это их чутье было сродни дару оракула, причем обладали им отнюдь не только жрецы, а чуть ли не все сиканы — одни в большей, другие в меньшей степени. Объяснить это они были не в силах, а вот ошибались очень редко. Впрочем, и оракулу случалось ошибиться — или, во всяком случае, слова его могли быть неправильно истолкованы. При этом сами сиканы не считали свой дар чем-то из ряда вон выходящим, нисколько не сомневаясь, что он есть у всех людей и даже у зверей — особенно у собак.
В ожидании нас сиканы натерли священный камень жиром и танцевали вокруг него танцы подземного царства. Жрец закрыл лицо деревянной маской и прикрепил к голове звериные рога, а к пояснице — хвост. На огромном костре кипели котлы, так как, встретив нас, сиканы намеревались заколоть жертвенного осла и полакомиться его мясом. Осла они считали священным животным и, видя при нас одного из представителей этой породы, прониклись к нам тем большим уважением. Искусные охотники, они не испытывали недостатка в мясе, но верили, что жесткое мясо осла придает им силу и упорство. А вокруг ослиной головы, насаженной на шест, они собирались по обычаю совершить положенный обряд, надеясь, что это защитит их от молний.
Наш осел не противился и легко дал принести себя в жертву. Сиканы истолковали это как добрый знак.
Кошки же они испугались, не зная, что это за животное, и убили бы ее, если бы Арсиноя не взяла ее на руки, показывая, что она — ручная. А к Арсиное они отнеслись с уважением, ибо она прибыла на осле, прижимая к груди младенца. Принеся жертву, жрец исполнил вокруг мальчика танец радости, после чего жестом повелел нам положить его на натертый жиром камень и сбрызнул ребенка кровью осла. При этом сиканы хором закричали: — Эркле, Эркле!
У Микона в бурдюке осталось еще немного вина, без которого, мне кажется, он не выдержал бы дороги. Стараясь расположить к себе сиканов, он угостил их остатками напитка. Они выпили, качая головами, а некоторые так и вообще выплюнули вино на землю. В ответ их жрец со смехом подал Микону какой-то напиток в деревянной чаше. Микон осушил ее и сказал, что это пойло не идет ни в какое сравнение с вином, но вскоре, уставившись невидящим взглядом в точку перед собой, объявил, что члены его онемели и что он может смотреть сквозь стволы деревьев и видит, что происходит в недрах земли.
Этот священный напиток жрецы и вожди сиканов варили из ядовитых ягод, грибов и кореньев, которые собирали в разное время года, следя за изменениями луны, а пили его, когда хотели пообщаться с подземными духами и спросить у них совета. Впрочем, как мне показалось, пили его также для того, чтобы опьянеть, так как вина они не знали. Во всяком случае, Микону этот напиток пришелся по вкусу, и все время, пока мы жили среди сиканов, он, хотя и в небольших количествах, но ежедневно употреблял его.
Усталость после побега, близость священного камня и облегчение от того, что нам удалось получить спасительное прибежище у дружелюбно встретивших нас сиканов, подкосили меня. Когда же все замолчали, ожидая знамения, раздался крик совы, который повторился несколько раз.
— Арсиноя, — сказал я, — у нашего сына еще нет имени. Давай назовем его Хиулс, как кричит сова.
Микон разразился смехом. Хлопнув себя руками по коленям, он вытаращил глаза и воскликнул:
— Ты прав, Турмс! Кто ты такой, чтобы давать имя своему ребенку?! Пусть это лучше сделает лесная сова, а не его родной отец!
Арсиноя так устала, что у нее не было сил возражать мне. Поев жесткого ослиного мяса, она попыталась дать мальчику грудь, но переутомление, опасности, подстерегавшие нас на каждом шагу, и волнения, связанные со смертью Дориэя, дали о себе знать: у нее пропало молоко. Анна осторожно взяла младенца на руки и накормила его из козлиного рога теплым супом; потом она завернула ребенка в овечью шкуру и, напевая, убаюкала его. Когда сиканы увидели, что мальчик спит, они проводили нас по тайной тропинке в грот, затерявшийся в непроходимой тернистой чаще. Каменный пол пещеры был устлан тростником, который служил одновременно и ковром, и постелью.