Туз в трудном положении
Шрифт:
А Кукольник хохотал. Он радовался смерти ребенка, потому что с нею умирал и Гимли. Он хохотал, потому что это безумие наконец-то закончилось.
Медленная жуткая смерть младенца была вкусной. Она была питательной. Грег отупело воспринимал происходящее. Он разрывался пополам.
Та часть его личности, которая была Грегом, содрогалась: ликование Кукольника ужасало и внушало ей отвращение. Этому Грегу хотелось плакать, а не смеяться.
«Ты не имеешь права испытывать облегчение. Это твой ребенок умирает, частица тебя самого. Ты хотел ребенка – и ты его потерял. А Эллен… Она любит тебя
Но Кукольник только презрительно усмехался. «Гимли свое получил. Это был уже не твой ребенок. Хорошо, что он умирает. И еще лучше – что он при этом нас кормит».
Грегу было слышно, как рыдает Гимли. Это был странный звук. Кукольник смеялся над мучительным одиночеством, звучавшим в этом плаче.
Крики Гимли внезапно превратились в нарастающий безнадежный вопль. Он становился все пронзительнее и при этом постепенно стихал, словно Гимли летел в глубокую темную пропасть.
А потом наступила тишина. Кукольник застонал в оргазме.
Дверь операционной распахнулась. Врач в пропотевшем хирургическом костюме вышла в коридор. Кивая Грегу и Билли, она поморщилась и медленно пошла к ним. Грег поднялся на ноги.
– Я – доктор Левин, – сказала она. – Сейчас ваша жена спит, сенатор. Для женщины в ее положении падение было ужасным. Мы остановили внутреннее кровотечение и зашили рану на голове, но у нее сильные ушибы. Позже я собираюсь сделать рентген таза: перелома там нет, но я хочу убедиться, что в костях нет трещин. Мы будем ее наблюдать как минимум сутки или двое, но, думаю, со временем она полностью поправится.
Левин замолчала, и Грег понял, что она ждет его вопроса. Того самого вопроса.
– А ребенок? – спросил Грег.
Врач поджала губы.
– Мы ничего не смогли поделать. Это был мальчик. Там был пролапс пуповины, а плацента отделилась от стенки матки. Ребенок несколько минут не получал кислорода. Это и другие травмы… – Она снова поморщилась, глубоко вздохнула, и в ее темных глазах отразилось сочувствие. – Наверное, это к лучшему. Примите мои соболезнования.
Билли заколотил кулаком в дверь, пробив в дереве ощетинившуюся щепками дыру и сильно расцарапав руку чуть ли не до локтя. Он начал сыпать ругательствами – тихо и непрерывно. Кукольник решил было присосаться к его раскаянию, но Грег снова загнал свою способность в клетку. Впервые за много недель его сила проявила послушание. Грег на секунду отвернулся к стене.
Теперь, когда Кукольник напитался, вторая часть его личности могла свободно горевать.
Он судорожно сглотнул, обуздывая свои чувства. Когда он повернулся обратно, врач дрогнула при виде блеска искренних слез.
– Я бы хотел пройти к Эллен, – сказал он.
Его голос был чудесно блеклым, несравненно измученным – и все это почти не было наигранным.
Доктор Левин грустно и понимающе улыбнулась.
– Конечно, сенатор. Идемте…
10.00
Услышав про Эллен, Джек сразу же подумал: «Да. Тайный туз».
– Где сенатор сейчас?
– В больнице.
– А где Рэй?
– С ним.
Можно было надеяться на то, что Рэй справится с уродцем. У Джека были
Изрезанные записки Сары лежали в нагрудном кармане Джека холодным грузом. Он осмотрелся: сотрудники бестолково метались по штабу, молчаливые и растерянные, словно немногие выжившие после страшной катастрофы. По сути, так оно и было.
Джек решил, что секретный туз первым взялся за Хартманна, потому что за Хартманна голосовало больше всего депутатов. Только этим можно было бы объяснить все странные события, начиная с того, как телевещание прервало рекламой речь Картера, выдвигавшего кандидатуру Грега, кончая буйством перед обсуждением платформы и выкидышем Эллен.
И мысль об этом запоздало привела Джека в ярость. Тайный туз сделал своей мишенью не только кандидата, но и тех, кто был к этому кандидату близок.
Сара Моргенштерн, которой стала известна личность этого туза, исчезла. Джек и сотрудники Секретной службы всю ночь пытались ее разыскать.
Девона в штаб-квартире не было, Эми тоже. Джек взялся за телефон, заказал по своей кредитке доставку в палату к Эллен тысячи и одной розы, а потом зашел в соседний номер, в пресс-центр. Там он разыскал свободный видеоплеер, подобрал несколько видеозаписей других кандидатов и рассказы о ходе их кампаний и ушел с ними к себе в номер.
Возможно, кандидатура Хартманна стала непроходной. Джек этого не знал и никак не мог повлиять на события.
Точно он знал одно: он свяжется с Родригесом, передаст ему руководство делегацией и прикажет неизменно голосовать за Хартманна. У Джека появились другие дела. Он открывает охоту на тайного туза.
Хотя любой отель – это крепость, хорошо защищенная от внешнего мира, внешний мир все равно незаметно проникает туда. Пытается проползти с толпами делегатов и жаб из прессы.
Маки определил, что настало утро: по свету, который все-таки пробился внутрь здания, по привкусу кондиционированного воздуха, выдаваемого системой вентиляции. А может, дело было в инстинктивном страхе перед утром, свойственном ему как гамбургской портовой крысе, которая чуяла его наступление.
Он засунул руки глубоко в карманы. Голова его была набита воспоминаниями. Порой в детстве, когда он снова влипал в какую-нибудь историю, алкогольный туман немного рассеивался, позволяя его матери устремить на него суровый мутный взгляд и, вместо того чтобы орать и бить его чем попало, просто сказать: «Детлев, ты так меня разочаровал!» Такое он ненавидел больше всего. Ор он мог игнорировать, удары – выдержать, втянув голову в плечи и повернувшись спиной. А вот разочарование пронзало его насквозь: защиты от него не существовало.
Во все периоды своей жизни он кого-то разочаровывал. Не считая тех моментов, когда его руки становились сталью, становились ножами. Тогда лилась кровь: никаких разочарований, о нет! Только внутренний смех: да.
В последние два дня все пошло не так. Два шанса – и две неудачи. Единственным результатом стал случайный ниггер в костюме, который стоил дороже, чем весь Маки. Он подумал было, что тот громадный светящийся золотой хер станет трупом, сверзившись с балкона этой ночью, но утром в новостях сообщили, что он развалил рояль и остался цел.