Твардовский
Шрифт:
Все на свете проходит понемногу; постепенно и незаметно мы стареем, постепенно ослабляют нас годы; постепенно и незаметно запутываемся мы в силках любви… Как пожар от искры, так и несогласие и вражда возникают всегда от безделицы… Все домашние междоусобия обыкновенно начинаются молчанием и гримасами, а оканчиваются кровопролитными войнами, и если хоть один раз переночевало под супружескою подушкой несогласие, то уж не выкурить его из дому. Когда война стала неизбежною, супруги вооружились каждый своим оружием и ждали только удобного случая к
И то сказать, трудно было бороться с Твардовским. На его стороне были ум и знание; к услугам его были адские силы и тысяча таинственных средств, которых ни предвидеть, ни отвратить невозможно. И против всего этого что могла противопоставить слабая женщина? Женское упорство и разбитое свое оружие – остатки еще не совсем угаснувшей прежней любви… Но эти остатки исчезли в первых схватках войны, и осталось от них, как черный уголь, одно воспоминание, осталось скорее ко вреду ее, чем к пользе. Наконец, супруги сходились для того только, чтоб ссориться…
Говорить ли, кто радовался и рукоплескал этой ссоре?
Рукоплескал ей он, отец вражды и ссоры, падший ангел, который давно уже погружал все глубже и глубже в душу Твардовского запущенные однажды когти. Один раз вошел он к Твардовскому, который после новой ссоры с женою сидел грустный, убитый душевным горем.
– Добрый вечер, Твардовский! – сказал он ему. – Давно уже мы не видались, а много воды утекло для тебя с тех пор… Судя по твоему мрачному взгляду, могу заключить, что уже сбылись мои предсказания, – что под розовыми лепестками брака ты уже почувствовал острые шипы и укололся ими… Не так ли?
– Нет, ничего; это так, вздор, безделица… семейные неприятности, неразлучные с супружескою жизнию, зло неизбежное.
– Я вижу дальше твоего, Твардовский, не проведешь меня, – отвечал ему с злобною улыбкою дьявол? – В душе твоей я читаю, как в книге, как в письме, ко мне написанном… Припомни себе, не я ли первый давал тебе совет не жениться, и не ты ли горячо и упорно опровергал мои доводы, обещал себе верное счастие?
– Я не ошибся в этом счастье. Маленькие неприятности еще не составляют несчастия: это легкие облачка на чистом небе.
– Да, облачка, которые сойдутся наконец в громовую тучу… Зачем ты таишься предо мной?
– Кто же сказал тебе, что я несчастлив и что причиною этого несчастия – жена моя?
– Ты забыл, что я знаю все, что я не оставляю тебя ни на минуту.
– А когда так, то прошу тебя, сатана, дай же мне совет, как выйти из положения, в которое я поставил себя.
– Не будут ли поздними теперь эти советы? Вольно тебе не слушать их прежде. Разве не советовал я тебе увезти ее, высосать из нее всю сладость, все то, что в ней было хорошо, и бросить потом, как ореховую шелуху, без которой не мог бы ты съесть зерна?..
Твардовский молчал.
– Ты сделал по-своему, – продолжал дьявол, – и вот плоды твоего своеволия… Но, так или иначе, а надо же тебе кончить эту историю.
– Я готов на все, – сказал мрачно Твардовский.
–
– Выгнать из дому!.. С ума сошел ты, дьявол! А что бы стали говорить люди?
– Люди! Ха, ха, ха!.. Людская болтовня разве составит твое счастье или несчастье?
– Но, подумай… не пал ли бы на меня весь позор, если б решился я выгнать жену из моего дома?
– Жену, говоришь ты?
– Жену. Разве она не жена моя?
– Ха, ха, ха!.. Жену, с которою обвенчал тебя покорный слуга твой!
Твардовский задумался. До сих пор эта мысль не приходила ему в голову. Счастливый первою любовью, он считал себя законнейшим мужем во всей вселенной. Нерешительность, однако ж, все еще не оставляла его.
– Она не так дурна и зла, как тебе кажется, – сказал он наконец.
– Она гораздо хуже того, чем кажется, – прервал дьявол. – Ты, верно, еще не совсем разлюбил ее?.. Можешь жить с нею, если тебе угодно, но я советовал бы тебе наперед увериться хорошенько в ее добродетели.
– Как! Ужели ты думаешь, что она могла изменить мне! Она смела изменить мне!.. И ты говоришь мне это, сатана! – вскричал Твардовский, подбегая к дьяволу. Глаза его блестели, руки тряслись: ревность душила его.
– Не только говорю, но и утверждаю, – хладнокровно отвечал дьявол.
– Ты докажешь мне это!
– Нет ничего легче!
– Изменяет!.. Изменяет! – кричал Твардовский. – И для кого, для кого? Говори – для кого, спрашиваю тебя?
– Для кого!.. Как водится, для молокососа, который помоложе, посвежее тебя… А ты и не знал ничего, бедный муж! Знай же, что эта связь тянется уже добрых два месяца… Теперь не хочешь ли знать имя счастливца? Пан Христофор, королевский коморник, глупый, как кукла, и так же раскрашенный, нарумяненный.
– Я должен увериться в этом, должен непременно, – говорил Твардовский, – я убью изменницу!..
– Уверься. Но позволь сказать тебе на прощание, Твардовский: изо всех мудрецов в свете я не видал ни одного глупее тебя. Вместо того, чтоб спокойно ждать случая, который бы удостоверил тебя в неверности жены, вместо того, чтоб отмстить осторожно и обдуманно, упиться всею прелестью давно замышленного мщения, ты торопишься, хочешь, чтоб она обезоружила тебя кокетством, обманом, слезами, чтоб она снова и сильнее прежнего привязала тебя к себе!..
– Что же должен я делать?.. Что?.. Говори!.. Видишь: одна мысль об ее неверности жжет меня.
– Выслушай меня терпеливо. Скажи ей, что ты должен ехать сегодня из Кракова за несколько миль, приготовься к отъезду; выезжай из дому, но не из Кракова. Будь уверен, она позовет к себе своего любовника. Ты ночью войдешь в дом через садовую калитку, прокрадешься в спальню, услышишь, увидишь все.
– Но я не желал бы видеться с нею, – сказал Твардовский. – Чувствую, что я не удержался бы и высказал ей все, что у меня на сердце! – Говоря так, он позвал слугу и послал его уведомить жену о своем отъезде на несколько дней.