Твари Господни
Шрифт:
– Так мы ничего не добьемся, – сказал один из офицеров. – Она по-прежнему не приходит в сознание.
– Почему? – спросил штатский. – Это что, какая-то новая разновидность?
– Все может быть, – пожал плечами военный. – Она как будто пытается уйти. Вот смотрите, сердечный ритм опять падает.
– Как она может пытаться? – штатский достал очередную сигарету и закурил. – Она же без сознания!
– Похоже на то, – сказал второй военный. – Когда она в сознании, орет, как ненормальная.
– Похоже, эта сука нас все-таки обманула, – сказал первый офицер. – Она умирает.
– Жаль, – раздраженно бросил штатский. – Редкий экземпляр.
Видение
– С вами все в порядке? – явно встревоженный Георг с чашкой кофе в одной руке и пузатым бокалом – в другой стоял прямо перед ней. Когда он подошел, Лиса не помнила.
– Благодарю вас, – сказала Лиса, но, хотя и попыталась улыбнуться, сделать этого не смогла. – Спасибо, все в порядке.
Она приняла у ресторатора бокал и сделала длинный глоток. Лиса уже не помнила, какой коньяк был когда-то у Гурга, но и этот оказался неплох. А если честно, то в том состоянии, в котором она сейчас находилась, сошел бы любой. И водкой бы не отравилась, и даже самогон прошел бы на ура. Ей было плохо, ей было так плохо, как, кажется, еще никогда в жизни.
"И сколько этой жизни у меня осталось?"
Она сделала еще глоток, разом опорожнив бокал, затянулась и встала. Ей предстояло сделать еще одно, вполне возможно, теперь уже необязательное дело. Но Лисе неожиданно стало любопытно – вот ведь как! – а какая она эта…
"Ну!" – но имя почему-то не приходило.
Раздумывая над тем, почему так, Лиса шагнула к старому зеркалу в тяжелой бронзовой раме, очень уютно покрытой зеленью патины. Зеркало – справа от входа – висело в кофейне Гурга всегда, и Лиса хорошо понимала, почему. Вернее, зачем. А затем, чтобы вот так же, как это сделала сейчас она, подойти к нему и узнать, кто ты теперь, и как, черт возьми, тебя зовут. В кофейне было сумрачно, но Лисе света вполне хватило. По ту сторону темного стекла ее взгляд встретили синие – Лиса была уверена, что именно синие, а не черные – глаза совершенно незнакомой ей женщины. Женщина Лисе скорее понравилась, чем наоборот, хотя принять, что это она сама и есть, оказалось совсем непросто. Однако, если быть вполне искренней, то смотрела она на себя без отвращения. Ей понравилось практически все: и линия губ, и высокие, почти такие же, как были у нее когда-то, "в той жизни", скулы, и чуть раскосые, но при этом большие глаза. И даже то, что волосы у нее теперь были черные, слегка вьющиеся, свободной волной спадавшие на округлые белые плечи… И… да. Грудь в глубоком вырезе декольте смотрелась так, что становились понятны взгляды случайно встреченных по пути через Город мужчин.
"Впечатляющие сиськи… Вылитая дама Пик".
Разумеется, она имела в виду совсем другую даму Пик. Из Кэрола, или еще откуда-нибудь. Уж очень странно выглядела в ее глазах эта статная высокая женщина в легком шелковом платье, наверняка, сшитом в Вене начала века. И эти бриллианты…
"Помилуй, господи! Дама Пик?!"
Воспоминание пришло так обыденно просто, так неощутимо легко, что Лиса даже не удивилась. Просто разом все встало на свои места, и она тоже ощутила себя на своем месте, вписанном во время и пространство личной истории.
… Она поболтала с несколькими знакомыми, выпила хорошего вина с Луисом и Роки, перекинулась парой слов с Капралом, которому, если что, предстояло принять на себя функции смотрящего на "Тропе", и совсем уже собралась домой, в свою мюнхенскую гостиницу, когда из-за угла ближайшего дома вывалился запыхавшийся и пунцовый, вероятно, не от одного только заполошного бега, Матрос. Матроса Лиса знала уже лет шесть и не уставала удивляться, как причудливо, порой, преображает магов Чистилище. В Городе, Алекс появлялся в личине здорового – семь на восемь – бугая, с ног до головы расписанного весьма затейливыми и порой даже не лишенными художественного достоинства татуировками. Попадались среди них и откровенно похабные – вполне порнографические – рисунки, что в купе с длинными, почти до плеч, золотистыми волосами и небесной голубизны глазами как будто указывало на воплощение не очень глубоко запрятанных комплексов ее оператора. Однако, если бы это было прямым, как лом, отражением его внутреннего мира, проекцией затаенных желаний вшивого "интеллигента", то откуда, тогда, взялось это плоское невыразительное лицо сельского "Ваньки"? Почему здесь, в Городе, Алекс оборачивался косноязычным и даже несколько туповатым Матросом? Вопрос. При том один из тех, что не находили ответа, сколько ни ломали над ними головы лучшие умы подполья. Личина и суть если и совпадали, то совсем не так однозначно, как хотелось бы. Впрочем, об этом Лиса тогда даже мельком не подумала. Появление Матроса – здесь и сейчас – случайным быть не могло, а вид его и подавно ничего, кроме тревоги, вызвать не мог.
Матрос пробежал несколько шагов, что называется, на автомате, потом увидел наконец Лису, узнал, и, вскинув вверх руки, как пришедший к финишу первым бегун, заполошно ими замахал. Но смешным все это Лисе не показалось. В глазах Матроса она увидела страх и безумие.
– Спокойно! – Властно сказала она, поднимая руку в успокаивающем жесте. Что-что, а темперамент Алекса, что здесь, что там, она знала более чем хорошо.
– Пику, – выдохнул Алекс, останавливаясь перед ней, и зашелся в судорожном кашле.
– Пику, – повторил он через какое-то время, ушедшее на борьбу с удушьем.
– Что?! – Лиса знала, что голос Рапозы звучал сейчас жестокой начальственной сталью, но выдернуть Алекса из трясины паники по-другому она просто не умела. – Говори, сукин сын!
– Пику взяли, – большие мускулистые руки с огромными, синими от татуировок кулаками бессильно упали вдоль тела. – Пику…
Нижняя губа Матроса задрожала, а из голубых детских глаз полились слезы.
– Как взяли? – обомлела Лиса. – Где? Когда?
– В Мюнхене, – прохрипел Матрос, срываясь в рыдания. – В це… нтре… не… знаю…к… как… наааазыыывааатся…
– Возьми себя в руки! – приказала Лиса, чувствуя, как проваливается в желудок сердце.
"Пика…" – Пика была ее подругой, правой рукой, и да… Пика знала многое из того, за что "охранка" не пожалеет никаких денег.
– Когда? – прорычала она в заплаканное лицо Матроса, вспоминая давешнюю "ртуть". – Как?
– В дес… – проблеял Матрос.
– В десять?
– Или в дев…
– Ну!
– Не помню! – паника, как и всегда это случалось, когда за дело бралась Лиса, начала спадать, но вовсе вменяемым Алекс от этого пока не стал.
– Хорошо, – приняла Лиса неизбежное. – В девять или десять. Где-то в центре, – сейчас она и сама могла уже с достаточной точностью вычислить место и время. – Как?
– В кафе, – выдал Матрос и стал растирать огромными лапищами зареванное широкое лицо.
"Вот ведь Герасим, твою мать!"
– А конкретнее?! Да, телись ты, сукин сын! Не тяни жилы!