Твари Господни

Мах Макс

– Да, – твердо ответила Рэйчел и, повернув голову, серьезно посмотрела на Кайданова. – Да. Я выбрала его из всех, и пусть бог будет свидетелем, я хочу быть его женой.

И у Кайданова сжало сердце, хотя до этого мгновения он был уверен, что в Чистилище такого произойти не может. Но, оказывается, он ошибался. Может. Произошло.

"Это и есть любовь?" – он просто не знал, как она должна выглядеть эта измусоленная в тысячах песен любовь. И спросить не у кого. Ведь если что он и знал о любви, так это то, что любовь это очень личное чувство, и рассказывать кому-то еще о том, как болит сердце и почему, Кайданов не привык.

Мгновение

назад Рэйчел повернула голову и посмотрела ему в глаза. Их взгляды встретились, и он понял, что читает в ее душе точно так же, как и в своей собственной. Сейчас Рэйчел была открыта, и, может быть, поэтому у него сжало сердце и перехватило дыхание. Это был дар такой огромной ценности, что по сравнению с ним меркло все, что один человек мог предложить другому.

"Ну не целку же, в самом деле, предлагать!"

Такая незащищенность дорогого стоила, особенно если ее дарила "тень".

"Любовь?"

Она его любит? А он?

Когда-то давно, на самом деле в другой, бесследно, как он полагал, исчезнувшей жизни, Кайданов любил Лису. Он ее оченьлюбил. Так однажды и сказал. Сказал, "люблю". И случилось это, по глупому стечению их ненормальных обстоятельств, как раз недели за две до побега, и никакого продолжения эта история, естественно, не имела. Это теперь – не здесь и сейчас, а довольно уже давно, но все-таки уже в этой жизни – после такого объяснения они тут же отправились бы в постель. А тогда и там… Кайданов попытался представить себе Лису, ту прежнюю Алису, которой он объяснился в любви, в постели и не смог. Не получалось, а ведь, казалось бы, не анахоретом прожил все эти годы. А тогда он Лису и в купальнике-то видел всего один только раз, не то, что голой.

"И, слава богу", – неожиданно для самого себя решил Кайданов. Не нужно им это было, вот в чем дело. И не любовь это была, что бы он тогда себе ни вообразил, а влюбленность. Просто Лиса была рядом. А если тебе двадцать восемь и рядом с тобой молодая девушка приятной наружности, то, вероятно, вы вместе. А вместе, в их тогдашнем понимании, могло означать или дружбу, или любовь. Вот он и повелся на привычную модель социального поведения. Какая же это любовь, если тогда, на улице, когда в их жизнь вошел Некто Никто, он об Алисе даже не подумал? Нет, не так. Подумал, разумеется, но все-таки совсем не так, как, например, думал сейчас о Рэйчел. Значит, не любил. Любил бы, все могло повернуться иначе. Однако не случилось.

Случилось другое, но вот какое дело. То, что он Лису по-настоящему не любил, Кайданов понял уже через несколько месяцев разлуки, и произошло это именно тогда, когда он осознал наконец, какое она на самом деле чудо, и каким же он был мудаком, что этого не заметил раньше. Но было поздно. Дороги их разошлись, да и "постижение" Кайданова было не сердечным, то есть относящимся к области чувств, а насквозь рассудочным. И он эту разницу почувствовал, хотя до конца, по-видимому, тогда не понял. Но вот теперь все разом к нему и пришло, и любовь – "Значит, все-таки любовь?" – и понимание. Получалось, что, если бы не Рэйчел, так бы дураком и жил. Но однажды в его жизни появилась Викки, и…

"Нет, – решил Кайданов. – Не так просто".

Ничего с ее появлением не изменилось. Викки была всего лишь очередной его женщиной. Не больше, но и не меньше. Подруга, и не более того. И правда, которая так неожиданно открылась перед Кайдановым на его собственной свадьбе, была, что называется, не из приятных. Ни одна из тех женщин, с которыми свела его жизнь за эти четверть века, в сердце Кайданова не задержалась и не оставила там никакого следа. Не то, чтобы он их просто забыл. Вовсе нет. Он всех их помнил, такая уж у него была замечательная память. Просто воспоминания эти были какими-то никакими. Нейтральными, что ли? Когда в памяти, как в архиве, сохраняются только факты, но не чувства. И даже Ольгу, с которой они были вместе почти целый год и смерть которой, он искренне оплакивал, Кайданов, оказывается, не любил тоже. Тогда что же произошло теперь? Ведь у него не было ровным счетом никакой причины любить Рэйчел, да и у нее – если быть справедливым – причины любить его не было тоже.

– А ты, Чел? – спросил Монгол, но Кайданов молчал. Он все еще находился под впечатлением чуда, случившегося между ним и Рэйчел, и тех простых истин, которые ему так неожиданно и с таким огромным опозданием открылись в тот миг, когда встретились их глаза. И если и этого мало, то было ведь и еще одно открытие. Встретив ее взгляд, услышав ее слова, вдохнув жаркий воздух Чистилища, несущий ее запах, Кайданов вдруг осознал, что значимыми могут быть не только слова, но и интонации. Что послание, содержащееся в движении ее ресниц, блеске глаз или рисунке губ много важнее для него, чем смыслы слов, произнесенных в ответ на вопрос Монгола.

– Чел, – мягко позвала его Рэйчел. – Чел с тобой все в порядке?

Сейчас в ее глазах появилась тревога. Тревога за него, а не обычный бабий страх, что жених сбежит из-под венца.

"Откуда же ты знаешь, что я не сбегу?"

Но она знала, разумеется. Вот в чем дело. А тревога… Рэйчел, единственная из присутствующих на свадьбе, знала, какой он на самом деле. На той стороне.

"Та сторона… ", – он смотрел на нее, как зачарованный, и не мог отвести взгляд.

– Извини, – сказал он вслух и успокаивающе улыбнулся. Однако открытие, сделанное мгновение назад, было такого рода, что переварить его так сразу, оказалось совсем непросто. И скрыть свое состояние от чужих глаз тоже было трудно, потому что, хоть там, хоть здесь, человек остается человеком, а быть вечным – днем и ночью – игроком в покер не каждому дано. А случилось с Кайдановым нечто совершенно невероятное. Что называется, открылись глаза, и он осознал, что, глядя на Рэйчел, видит не смешливую рыжую девчонку, на которую раньше в Городе даже внимания не обращал, а настоящую Рэйчел, которая спала сейчас в его объятьях на той стороне. И это не было иллюзией, порожденной любовью и памятью, а являлось истинной правдой. Личина исчезала, словно и не было, и видел он сейчас настоящую женщину, а не ее маску.

– Да, – он повернулся к Монголу. – Да, я готов, – Кайданов почувствовал, что, хотя с формальной стороны, он все сделал правильно, но на самом деле смотреть он сейчас должен не на Монгола, а на Рэйчел. – Хочу! – поправился он и все-таки повернул голову к невесте и не просто увидел, а всем телом ощутил, как вспыхнула она под его взглядом. – Желаю! – он поднял глаза к "слепому", без солнца или луны небу. – Взять в жены женщину, именующую себя здесь и сейчас Рэйчел, – привычки подпольщика это не вторая натура, как принято говорить, а первая, и, если Рэйчел взбрело в голову, назваться настоящим именем, то его, Кайданова, долгом, как мужа и командира, было обезопасить свою жену и своего бойца, запудрив всем присутствующим, кто бы они ни были, мозги.