ТВари
Шрифт:
– Так где же то самое? Говори.
– Вот мы только что с тобой согласились, что идеальное супер-шоу – это когда оно замешано на объединяющей все слои общества идее.
– Правильно, – кивнул главный.
– Так вот представь себе, что на необитаемом острове остались люди из самых разных слоев, и богатый, и бедный, и среднего достатка, и им надо решить одну задачу, как им выбраться, как выжить?
– Это уже было в сериалах, – недовольно отмахнулся главный, – был сериал, где самолет сделал вынужденную посадку в тайге и смешанная по социалке публика три недели сериала шла по этой тайге – бедные вместе с богатыми.
– Ну и что? Нельзя теперь, что ли, хорошую идею воплотить у нас в шоу? – обиженно переспросил Дюрыгин.
– Я не говорю, что нельзя, – покачал головой главный.
Помолчали.
И Дюрыгин со страхом думал, что вот – уходит верный случай добиться от Михаила Викторовича согласия на проект века.
Сейчас главному кто-нибудь позвонит, и тот сорвется по срочным делам, и разговор прервется без скорых перспектив на то, чтобы продуктивно продолжиться.
Дюрыгин решил идти ва-банк.
– А я тем не менее уверен в себе, и в девочке своей уверен, выгорит у нас это дело, Миша, зуб даю – выгорит…
– Зуб, говоришь? – главный быстро глянул на Дюрыгина, в глазах его мелькнуло что-то. – Давай, подготовь мне синопсис, напиши мне на трех страничках идею шоу и примерный ход сценария…
– Лады, – радостно кивнул Дюрыгин.
– А девочку твою простолюдинку мне покажи, – хлопая себя по ляжкам и как бы подводя этим черту в разговоре, сказал главный, – хочу я на девочку твою поглядеть.
ГЛАВА 3
КАК ПОДСТАВИТЬ ДЕПУТАТА
– А кто ты? – ухмыльнувшись, спросил охранник. – Ты проститутка, каких на Москве миллион.
Натаха поймала себя на мысли, что давно так не краснела. А покраснела оттого, что по какой-то укоренившейся внутри надежде на то, что жизнь ее скоро изменится к лучшему, уже полагала себя не обычной девахой из ларька на «Войковской», а чуть ли не актрисой, сопричастной к телевизионной элите.
– Обычная ты проститутка, – убежденно подтвердил свое заключение охранник, – и дача эта ваша – обычный публичный дом, обычный бордель, я таких по Подмосковью сотни уже повидал.
Этот неприятный разговор происходил на заднем дворе дачи-поддачи.
Зарайский привез-таки Махновского, и те вот уже три часа пили с Джоном и еще одним, иностранцем, приехавшим как бы за компанию.
Гости сидели в гостиной, а Натаху даже прислуживать не позвали, сказали, что сами справятся.
Натахе показалось, что она не понравилась главному из гостей – Махновскому. Но Розу, красавицу Розу тоже выгнали, и она гордо удалилась наверх в спальные комнаты. А Натаха вот вышла посидеть на солнышке, покурить.
Тут-то к ней и привязался охранник Махновского. Мол, что простаиваешь без дела? Станок не должен без дела простаивать, и раз уж все они сюда притащились из Москвы целой автоколонной из двух «Мерседесов» и «гелендвагена» и если начальство сексом пренебрегает, то пусть уж его – красивого парня при пистолете – девочка обслужит…
А Натаха вдруг обиделась и едва не разревелась. Что же это такое? Что же это за доля ее такая? Везде сосать. И Рафику с Тофиком в ларьке на Войковской – сосать, и на телевидении, если хочешь в кадр на эпизод попасть, помощнику режиссера – сосать, и здесь тоже, и всем и везде… Одно и то же.
– Я актриса, а не проститутка, – гордо отвернувшись и затягиваясь, сказала Натаха.
Но не очень много уверенности было в ее голосе.
– Ну-ну, – фыркнул охранник, – расскажи это своей бабушке…
Натаха курила, подставляя лицо июльскому солнцу. Было солнечно и ветрено, хороший денек для загорания. Раздеться бы, но этот охранник, сволочь, при нем разве получится? Сочтет за приглашение.
Что-то не связалось в сценарии у Джона.
Этот Махновский – хитрая бестия. Хоть и пьяный уже приехал, но телок сразу потребовал из комнат убрать, а наливать да за закусками бегать своего нукера поставил с пистолетом. А другой в то время, как хозяин напивался в компании с Джоном, режиссером Зарайским и привезенным до кучи с ними иностранцем, на заднем дворике изучал внутренний мир Натахи.
– Значит, вы здесь актрисы? – не отставал охранник.
– А тебе-то что? – грубо и с вызовом ответила Натаха.
– Эх, дура ты, девка, – тяжело вздохнул охранник, – используют тебя здесь, как гигиеническую салфетку тебя используют, покуда тебе еще двадцати пяти не исполнилось. А исполнится, выкинут на помойку – если повезет, если живой останешься, если на иглу не подсадят, а то пойдешь прямиком на обочину шоссейной дороги дальнобойщиков обслуживать, за хавку, за выпивку да за дозняк герыча.
Натаха молча курила. Уйти? Пойти наверх к Розке? Завалиться в кровать да отреветься?
– Думаешь, мы лохи такие? – не дождавшись ответа, продолжил охранник. – Думаешь, не разглядели видеокамер понатыканных везде? Хорошие мы бы были тогда профессионалы, если бы не заметили. Бордель здесь у вас копеечный, а тебя, дуру, сманили сюда по глупости твоей! Пообещал вам этот Джон, что кино-порно-звезд из вас сделает, в киношную карьеру вас запустит?
Натаха молчала. Ей было неприятно. И не просто неприятно, а страшно.
Страшно и пусто на душе. Боялась она того, что не сбудутся мечты, что оборвется надежда.
Когда Натаха воровала у Агашки визитку Джона, она думала, что вытаскивает свой выигрышный билет. Думала, что обскачет всех своих подружек, всех товарок своих опередит и выскочит из провинциальной бедности в телевизионные звездочки. Думала, что прервется наконец порочный круг. И не надо уже будет всем давать, всем этим Рафикам, Тофикам, и сосать тоже не надо будет. Неужели прав этот мужик? Взрослый такой дядька, умный вроде.