Тверской Баскак. Том Третий
Шрифт:
Задумавшись, подхожу к стоящему в углу сундуку и поднимаю крышку. Смотрю на лежащие сверху две пары боксерских перчаток, и в голове уже окончательно формируется озорная мысль.
«А не размяться ли тебе дружище! Ты же хотел молодость вспомнить, вот тебе и шанс, лучше не придумаешь!»
После последнего похода я понял, что мне требуется подтянуть физическую подготовку. Дыхалка уже не к черту, да и мышцам требуется тренировка. Решил подзаняться спортом, про юность, про секцию боксерскую вспомнил. В общем, нарисовал я эскиз и отнес своей портнихе Бериславе. Растолковал что и как
Вытаскиваю перчатки из сундука и, закинув на плечо, весело поворачиваюсь к Прошке.
— Ну что же, пойдем тряхнем стариной! Надеюсь, не зашибут меня богатыри русские!'
Не совсем понимая, о чем я и чего затеял, тот смотрит на меня с вопрошающим любопытством, но объяснять ему я ничего не собираюсь. Скинув халат, натягиваю штаны, и ровно в тот момент, когда я прыгаю на одной ноге, пытаясь другой попасть в брючину, вдруг раздается отчаянный женский вопль.
Чуть не грохнувшись на пол, все же успеваю всунуть ногу и, уже натягивая штаны на ходу, бросаюсь в спальню. Из кабинета в спальню проход только через ванную комнату, и рванув дверь, я застываю на пороге, не зная что и сказать.
В углу под струями душа стоит Евпраксия, как есть одетая, и, подставив ладошки под падающие капли, смеется.
— Смотри! Дождик! — Ее огромные глаза сияют в этот момент такой детской озорной радостью, что мои губы тоже невольно расползаются в улыбке.
Шагнув вперед, протягиваю руку и закрываю кран.
— Напугала ты меня, дуреха! Чего кричала-то так?
— Да я зашла, подумала, что за диковинка! Вот эту штуку, — она тыкнула пальчиком в кран, — повернула, а тут на меня, как хлынет!
Она вновь засмеялась, заражая и меня своим смехом. Прижимаю мокрую девушку к себе и чувствую, как с промокшей одежды натекает на пол лужа.
Ее смеющееся лицо вскидывается мне навстречу.
— А ты испугался, да?! Волновался за меня?!
Не отвечая, чмокаю ее в подставленные губы.
— Да уж, так переживал, что чуть лоб себе не разбил!
Насмеявшись, я показываю ей как тут все работает и оставляю ее дальше уже разбираться самостоятельно.
Прикрывая город с западной стороны, река Тьмака течет там вдоль городской стены, а затем делает крутой поворот, образуя прямо за городскими воротами большой пойменный луг. По весне его заливает речной разлив, но сейчас к июлю высохший и скошенный он представляет собой идеальное место для драки.
Еще на подходе я уже увидел всю картину целиком. Толпа заволжских, с сотню не меньше, встала против такого же примерно количества тверских, а между ними, как волнолом, вклинился взвод алебардщиков во главе с Калидой.
Торопливо шагая, слышу грозный рев Калиды.
— Ежели счас же не разойдетесь, то велю парням гнать вас силой!
— А ты не пугай! Пуганые мы уже! — Несется ему в ответ, и наоборот обе враждующие стороны только плотнее сжимают вокруг него кольцо.
Народ так увлечен, что меня никто не замечает, и я молча вклиниваюсь в толпу. Работая локтями, пробиваюсь в центр, и только
— Это ж консул! — Почти радостно орет кто-то из толпы, и ему тут же завторили другие голоса.
— Консул!
— Скажи ему, Фрязин! Пусть не мешает!
Я стою и спокойно жду, пока народ поутихнет, а потом как бы невзначай обращаюсь к Калиде.
— А что, мой друг, может и правда пусть потешут удаль молодецкую.
Калида в ответ бросил на меня непонимающий взгляд, мол ты же сам приказал — никаких драк. Делаю вид, что не замечаю этого, и продолжаю.
— А что, пусть зубы себе повыбивают да кости переломают друг другу! — Обвожу взглядом нацеленные на меня лица. — Они же вам не нужны! Вы же свое отъели уже, жевать то больше не надо?! Так ведь?!
Народ вокруг не сразу, но понимает, что я издеваюсь, и из задних рядов несется в ответ.
— А че нам зубы-то! Чтобы кашу есть, зубов не надоть, а другой еды у нас не бывает!
Эти слова толпа встречает дружным смехом, и я тоже поддерживаю его. Смеясь, все ж таки успеваю заметить, кто это крикнул, и свой удар наношу уже адресно.
— С кашей ты, Микитка, прям не в бровь, а в глаз, тока вот на именины князя нашего Ярослава я вновь столы на площади собираюсь накрыть. Там, как и вчера, и мясо, и другие угощения будут, жаль только, что тебе, Микитка, этого уже ничего не попробовать.
— Это почему же?! — Не утерпев подставился парень, и я добиваю.
— Дак, тот у кого рот никогда не закрывается, первым без зубов и останется!
Толпа встретила мои слова одобрительным смехом, а я, по-прежнему держа на лице панибратскую улыбку, добавляю.
— Счас вот пока шел к вам, жену Панфила встретил. Говорит, уже не встает совсем, а ведь какой мужик был. Богатырь! Еще на рождество здесь же с вами в стенке стоял, а ныне вон усыхает и обузой на семье лежит.
Народ притих, а я продолжаю давить.
— Скажете, не повезло мужику! Бывает! Подумаешь, ну отбили чего-то внутрях, дак все мы под богом ходим! Может и так, только как нам с остальными-то быть?! С Яремой, что по весне схоронили?! С Петром…?!
Враз посерьезнев, обвожу толпу жестким злым взглдом.
— Они тож не думали, когда веселились! Ток вы теперь это вдовам ихним да детишкам малолетним объясните! Мол папашки ваши неразумные, не в бою с врагом полегли, а от глупости своей сгинули.
Лица вокруг мрачнеют с каждым моим словом, но знаю, простое внушение ничего не исправит. Если бы все было так просто, то я давно бы уже традицию эту дурную похоронил. Нет, тут нужен другой подход. Не запрещать, а предложить что-то взамен. Это я и собираюсь сделать.
Дождавшись, когда мои слова дойдут до каждого, я вновь расплываюсь в широчайший улыбке.
— А знаете что, мужики! Давайте вот как сделаем! — Бросаю на землю одну пару перчаток, а вторую натягиваю на руки. — Вот ежели кто меня одолеет, то так и быть, деритесь сколько хотите, слова вам больше не скажу. А ежели нет, то отныне будет по-моему. Только один на один и, — поднимаю вверх руку в перчатки и показываю всем, — только вот в таких вот рукавицах!
Народ мнется, не решаясь принять вызов, и я подначиваю толпу.