Тверской Баскак. Том Второй
Шрифт:
Посольский караван двинулся в путь в середине января, почти сразу же вслед за отъехавшим в Сарай Великим князем Владимирским. Единственным приятным моментом в тот день было то, что вместе с князем Тверь покидал и мой «любезный друг» Акинфий Ворон.
Задержав перо, прикидываю по времени.
«Если ничего не случилось в дороге, то сейчас они поди уж подъезжают к Золотому Сараю».
Скрипнув дверью, в горницу вошел Куранбаса и, поставив на стол котелок с кашей, перечислил.
— Посты проверил, собак накормил, людей на ночлег разместил.
Бросаю перо в чернильницу
— Ты сам-то ел? — Поднимаю взгляд на половца и, получив утвердительный ответ, черпаю ложкой парящее варево.
Жрать охота настолько, что мне сейчас все равно, что там в котле, лишь бы набить брюхо чем-то сытным. Зимние походы — явно не мой конек, а впереди еще самое трудное.
Запихивая в себя ложку за ложкой и механически пережевывая гречневую кашу с мясом, я непроизвольно прокручиваю в голове минувшие события.
До сего дня шли по западному тракту на Ржеву, Торопец и Полоцк. Не доходя пяти верст до Полоцка, свернули в лес и остановились на хуторе, где нас уже ждал Эдвидас. Встали по-тихому. Князю Полоцкому совсем необязательно знать о нашем присутствии. Здесь я планировал передохнуть, оставить лошадей, запас провизии и огненных зарядов, а дальше уже двигаться на лыжах и собачьих упряжках. Потому как впереди у нас коренные литовские земли аукштайтов и жемайтов, где нас сильно не любят, как, впрочем, и всех остальных.
Еще на этом хуторе литвин обещал познакомить меня с тем, кто мог бы сильно помочь мне в выполнении моего непростого плана. Ведь то, что я собираюсь сделать, в двадцатом веке назвали бы терроризмом. И хоть поклонником террора я никогда не был, но тут вот пришлось. А что делать?! Каждый выбирает лишь то оружие, какое может себе позволить, и те, кто говорят, что такими методами ничего не добиться, явно грешат против истины. Если исходить из их логики, то и войной ничего не добиться, ведь война — это тот же самый террор, только на государственном уровне.
В этом времени такая правда видится особенно ясно. Соседи со всех сторон стремятся напасть друг на друга и нанести максимальный урон, дабы запуганное и обнищавшее население соседней земли не напали на них в свою очередь.
«Ну и ограбить, конечно, как же без этого! — Усмехаюсь я с полным ртом. — Хотя это все же мелочная, сиюминутная задача, а стратегическая — обескровить соседа, сделать его неспособным к ответным завоевательным действиям».
Вот именно это я и хочу сделать! Превентивно нанести противнику неприемлемый урон и вынудить его запросить мира во избежание дальнейших, еще более разрушительных потерь. Можно назвать это терроризмом, а можно принуждением к миру.
«Как обычно, все зависит от того, с какой стороны смотреть. — Облизав ложку, бросаю ее в котел. — Со своей или с чужой?! Непростой извечный вопрос — шпионы или разведчики?!»
Собирая остатки каши, шкрябаю ложкой по днищу котла и вдруг слышу ссорящиеся голоса за дверью. Прислушиваясь, различаю бас часового и характерный литовский говор в ответ.
Бросаю взгляд на Куранбасу. Тот, расстелив шубу прямо на полу у самой двери, уже укладывается спать и старательно не обращает на звуки никакого внимания.
С шумом отодвигаю котел в сторону и в ответ на метнувшийся ко мне взгляд половца киваю на дверь.
— Сходи посмотри, что там!
Недовольно ворча, что чертов литвин мог бы и до утра подождать, Куранбаса все же встает, отодвигает ногой шубу и выглядывает наружу.
Слышу оправдывающийся говор часового.
— Я ему говорил, не велено, а он…
Его прерывает шипящий голос Эдвидаса.
— Консул сказал сразу к нему вести.
В ответ Куранбаса молча распахивает дверь и впускает литвина с весьма колоритным спутником.
«Прямо вылитый Гэндальф! — Мысленно усмехаюсь, глядя на входящего гиганта. — Только соломенной шляпы не хватает».
Действительно вошедший старик сильно смахивает на киношного мага. Высокий с седой длинной бородой и такими же седыми свисающими космами. Длинная, белая рубаха, на ногах березовые лапти, и это вся одежда, а ведь снаружи мороз и метель.
Предлагаю гостям пройти, и те, сделав пару шагов, усаживаются на лавку напротив. Эти двое не внушают Куранбасе ни малейшего доверия, и положив ладонь на рукоять ножа, он встает у них за спиной.
В наступившей тишине бросаю выразительный взгляд на Эдвидаса, мол представь нам своего спутника.
Литвин тут же вскакивает.
— Прости, консул, это из-за волнения. — Он поворачивает голову к старцу. — Это ванделот, по-вашему верховный жрец бога Перкунаса.
Едва он начал говорить, как старик поднял на меня взгляд и прервал князя.
— Меня зовут Вальдонир, и я готов помочь тебе.
Смотря ему в глаза, впервые по-настоящему осознаю, что фраза «горящий взор» — это не оборот речи. В уставившихся на меня голубых зрачках пылает такая фанатичная вера, что у меня аж мурашки пробежали по спине.
«Теперь я понимаю, почему он по морозу в одной рубахе шляется!» — Пытаюсь иронией снять гнетущее впечатление, и вроде бы получается.
Литовский князь, не зная что еще сказать, молча опустился на свое место, а я, выдержав жутковатый взгляд волхва, задаю вопрос.
— О какой помощи идет речь? — Мой дар уже четко идентифицировал речь старика, и я говорю на северо-жемайтийском диалекте. — Ты же ведь понимаешь, что я к вам иду не пряники раздавать?! Я принесу на вашу землю огонь и разорение!
— Не ты, смертный! — Прерывая меня, загрохотал Вальдонир, и его глаза вспыхнули голубым огнем. — То Диевас твоими руками принесет искупляющий огонь на головы грешников, что повелись на посулы посланников распятого бога.
«Во как! — Мысленно успеваю удивиться. — Можно, наверное, и так сказать!»
— Я знаю, — голосом проповедника продолжает вещать жрец, — ты сожжешь дома грешников, сожжешь дом их проклятого бога, и люди испугаются страшной кары Диеваса и сына его Перкунаса. Они одумаются! Миндовг одумается и не посмеет отказаться от веры отцов и дедов его. — Помолчав, он поставил окончательную точку. — Не все селения и города наши посланцы запада с Миндовгом успели склонить к отступничеству, но те, что поддались скверне, заслуживают кары небесной. Поэтому я помогу тебе и проведу твоих людей к городам грешников.