Тверской бульвар
Шрифт:
Вот такая петрушка! Этот человек был больше похож на профессора физики, чем на санитара, у которого отсыпаются малолетние наркоманы. Я вошла в квартиру, опасливо озираясь. Мне все время казалось, что здесь какой-то подвох. Из комнат сейчас вот-вот полезут невероятные типы с перекошенными лицами. Но в квартире тихо.
— Пройдемте на кухню, — предложил хозяин квартиры и показал мне, куда идти.
Мы проходим с ним на маленькую кухню — метров девять, не больше. Я села на небольшой угловой диванчик, он устроился рядом. Меня поразил его взгляд — спокойный, наблюдательный, я бы даже сказала — слишком спокойный и
— Вы по какому вопросу? — Речь человека достаточно интеллигентного. Все-таки что-то здесь не так.
— Я адвокат. Приехала по важному делу и хотела поговорить с Викентием, — пояснила я ему, все еще надеясь, что произошла какая-то ошибка. Не может быть такого, чтобы этот хорошо выбритый и опрятно одетый человек предоставлял свою квартиру наркоманам. Ну не может такого быть.
— Вы не нервничайте, — улыбнулся мужчина, — хотите кофе или чаю? Я и есть тот самый Викентий, которого вы ищете. Только говорите тише, у меня сейчас гости.
— Вы санитар Викентий? — все еще сомневаясь, уточнила я.
— Это меня так ребята называют, — улыбнулся он. — Вообще-то я кандидат психологических наук. И тема моей докторской диссертации как раз «Поведение подростков в экстремальных ситуациях, осложненных приемом наркотиков».
— Вы врач? — Я все еще не верила ни своим глазам, ни ушам.
— Психолог. Дело в том, что я стал заниматься этой темой еще несколько лет назад и случайно выяснил, какое огромное количество молодых людей знакомы с этой страшной заразой. Сначала были просто беседы. Потом некоторые стали оставаться у меня дома. Я не возражал. Это лучше, чем выгонять их в таком состоянии на улицу. Живу я один, у меня две комнаты. Иногда ко мне приходит мой друг из наркологического диспансера, и мы вместе пытаемся помочь ребятам. Кому-то помогаем, некоторым не можем. Но никого не выгоняем, разрешая им остаться. Иногда приходят и такие, которые не могут связать даже двух-трех слов, чтобы назвать свое имя. Я и не настаиваю. Они все знают, что отсюда их не выгонят и в милицию не сдадут. А для некоторых ребят это как убежище. Так вы будете пить чай?
— Лучше кофе, — пролепетала я, абсолютно ошеломленная его рассказом. Господи, неужели в наше время остались еще такие подвижники? Ведь они бывают только в кино. Про него фильм снимать нужно, книгу написать. А он живет в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже и пишет докторскую диссертацию о трудных подростках, которым предоставляет убежище и даже пытается их лечить.
Викентий поднялся, чтобы приготовить мне кофе, а я смотрела на его затылок и думала о том, что он человек из другого времени. Просто случайно попал в наш сумасшедший век.
— Но почему вы их пускаете? — шепотом спросила я. — Вам за это платят?
Он повернулся и посмотрел на меня. Потом улыбнулся и покачал головой. Мне стало стыдно за мои дурацкие вопросы.
— Извините, извините меня, — поспешила я сказать. — И все-таки, почему вы так поступаете? Это же может быть опасно. Они в таком состоянии могут устроить все что угодно. Наркоманы бывают неуправляемы.
— Когда у них начинается ломка, на них страшно смотреть, — пояснил Викентий, снова поворачиваясь ко мне, — это же дети. В основном подростки четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати лет. Домой им нельзя, у многих есть свои личные проблемы либо с родителями, либо с опекунами. У большинства неполные семьи, нет отцов, пьющие матери. В общем, я не могу их выгонять. Не получается. А они знают, что здесь можно остаться, и приходят именно ко мне. Очень часто приводят сюда и своих знакомых. Некоторые хотят вылечиться, освободиться от этой зависимости. И эти тоже приходят ко мне.
Викентий протянул мне чашку кофе и сел напротив. Я машинально сделала глоток, обожглась, закашлялась. На глазах выступили слезы. Он внимательно смотрел на меня. Я достала носовой платок, вытерла слезы.
— Вы говорите правду или решили просто посмеяться надо мной? — тихо спросила я этого странного человека.
— Не совсем понимаю вас, — отозвался Викентий. — По-моему, вы пришли ко мне кого-то найти.
— Я даже не могла представить себе, куда попаду. Значит, вы сделали из своей квартиры убежище для малолетних наркоманов? Неужели такое возможно?
— Так получилось, — ответил Викентий, — никто специально не планировал таких экспериментов. Но я считаю, что, если ребята мне доверяют, это нужно ценить. Поэтому их и не выгоняю. Некоторые едут отсюда прямо в наркологические центры и пытаются вылечиться. Некоторые отказываются.
— А как же ваша семья? Они не возражают против всего этого?
— Я же сказал, что живу один. Семьи у меня нет. Но надеюсь, когда-нибудь будет. Мне только тридцать четыре. Или вы считаете, что уже поздно?
Я смотрела на него и молчала. Целую минуту молчала. А потом начала говорить. И слушать свой голос.
— Откуда вы такой появились? И это в наше время, когда у нас герои — киллеры и олигархи, когда говорят, что самое главное в жизни — деньги, когда никто и ни во что не верит. Священники не верят в Бога, политики — в политику, депутаты — в демократию, члены правительства — в свое правительство. И вдруг вы… Откуда? Откуда вы такой, Викентий? Может, вы ангел и я случайно попала к вам в гости?
— Нет. — Он не улыбался. Только смотрел на меня так, словно изучал мои мысли. — Я обычный нормальный человек. Между прочим, вы до сих пор не представились.
— Ксения. Ксения Моржикова. Я ищу мальчика, который пропал два дня назад.
— Как его фамилия?
— Левчев. Константин Левчев. Его отец известный искусствовед. Может, мальчик бывал у вас? — Я достала фотографии и протянула их Викентию. Тот внимательно разглядел каждую. Потом вернул мне.
— Я помню этого мальчика, — сказал он, — Костя два раза был у меня. Да, это он. В очень плохом состоянии. Я даже думал вызвать «скорую». Один раз приехал мой друг нарколог и сделал ему укол. Во второй раз Костя сразу уснул. У мальчика были очень большие проблемы.
— Какие проблемы?
— Он перешел на внутривенные уколы. Это последняя стадия. Оттуда уже не возвращаются. Я хотел бы вас успокоить, но не могу. К сожалению, не могу. Ему уже невозможно помочь. Почти невозможно.
— Он сейчас у вас?
— Нет. Мы его не видели уже давно. Достаточно давно. Дней десять.
— И невозможно узнать, где он сейчас находится? Вы же понимаете, что его родители в таком состоянии…
— Понимаю, — помрачнел Викентий, — я даже не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Родителям и без того очень тяжело. Но не обращать на мальчика внимания, когда он в таком состоянии…