Тверской гость
Шрифт:
– И... ничего? Принимают их?
– осторожно спросил Никитин.
Рангу не понял.
– Как - принимают? Их возвращение - счастье для семьи. Девадаси самые лучшие невесты. Ты же слыхал о сестре Ситы...
Никитин не стал выражать своего недоумения, попросил объяснить танцы.
– Сегодня ты видел рассказ о любви Рамы и Ситы, - сказал Рангу.
– Ситу похитил демон с Цейлона. Там ее берегли тысячи чудовищ. На помощь Раме пришли коршуны и обезьяны. Обезьяны сцепились хвостами и перебросили мост через море. В битве Рама одолел чудовищ и спас Ситу.
Ситу радовало любопытство Никитина. Она тоже многое объясняла ему. Бродя вдоль стен Шри-Парвати, девушка показывала на каменные изображения: вот великий Шива в образе кабана достает землю из потопа... Вот он в образе рыбы...
– А почему бог все время в виде зверя?
– Как? Но... бог - всюду. Он все освятил собою.
У нее были глаза еще более удивленные, чем у Никитина.
Из разговоров с Ситой, Рангу и другими индусами Афанасий, наконец, уловил смысл их учения.
Индусы считали весь мир проявлением божества, но проявлением преходящим, призрачным, недоступным пониманию. Жизнь они считали бесконечной. После смерти она продолжалась. Человек должен был возродиться, и от него самого зависело, кем он родится вновь: змеей, птицей или богом. Чтоб возрождение было счастливым, следовало исполнять законы веры и каст. Земной удел - несчастье. Но горе возроптавшему. Надо помнить, что нынешняя жизнь лишь мгновение в потоке времен, и стараться слиться с душой мира. Есть два пути к этому. Первый - слияние в размышлениях. Он доступен только дваждырожденным. Второй путь - путь йоги. Он открыт всем. Это путь умерщвления плоти и растворения в мире.
– Подожди. Ты и здесь увидишь деяния йогов, - пообещал Рангу.
И Афанасий увидел их. Это было после "ночи бога Шивы", которую он провел с Ситой и индийскими друзьями в главном храме, у подножия гигантского черного идола. Каменный Шива с красным обезьяньим ликом, с изумрудными кошачьими глазами, с длинным каменным же хвостом сжимал в левой руке золоченое копье, а правую простирал над головами молящихся.
В эту ночь особенно много было цветов, особенно мрачно, до мурашек на спине, звучала музыка, таинственно, словно предвещая что-то, пели и танцевали девадаси.
Ожидание чего-то необычного разливалось в воздухе вместе с пряными запахами курений.
Наконец наступил рассвет. Девадаси, как бредовые призраки, поплыли, колыхаясь, к выходу. Тысячи людей пели затянутый ими исступленный гимн, шли как завороженные за безумными жрицами.
Солнечный свет уже поднимался за горами, ненужные факелы жирно чадили, вытягивая над увеличивающейся толпой дымные полосы. Девадаси все пели и шли, пели и шли... Так миновали ворота. Показалась Кистна. Пение жриц перешло в один напряженный, жуткий, протяжный стон...
И Афанасий увидел, как, отделясь от толпы, с высокого утеса над Кистной стали падать в воду люди. Один... Второй... Пятый... Он посмотрел на реку, и его передернуло от ужаса, отвращения и боли. Кистна кишела крокодилами.
Афанасий вытирал
Рангу заметил его состояние, но приписал это величественности зрелища.
– Они слились с Брамой!
– сказал камнерез.
– Теперь они счастливы...
Счастье, счастье, счастье! Сколько Никитин уже видел вер! Каждая по-своему указывала путь к спасению, но все твердили одно: на земле удел человека - горе, его жизнь принадлежит богу, и только там, за гробом, можно достичь радости.
Чем же хуже других была вера индусов?
Сита, молившаяся всю ночь у подножия обезьяноликого Шивы, была бледна, но глаза ее сияли, когда она смотрела на Афанасия.
– Я все рассказала Шиве!
– шепнула она, когда они возвращались с реки.
Афанасий погладил ее руку, кивнул. Может быть, теперь она обретет покой.
От шатра им махала рукой Джанки. Рядом с ней, щурясь от солнца, стоял сутуловатый человек. Никитин сразу узнал его.
– Бхавло!
– еще издалека окликнул он.
– Эгей! Бхавло! И ты здесь? Откуда?
Сита остановилась и окаменело смотрела на купца. Потом как зачарованная пошла к нему.
Бхавло тоже, казалось, озадачен был этой встречей.
– Дада,* вы не узнаете меня?
– спросила Сита, и Афанасий поразился ее тусклому голосу.
______________ * Дада - обращение к старшему, уважаемому человеку в Индии.
– Сита, дочь Ону?
– неуверенно произнес Бхавло.
– Афанасий, как случилось?..
– Дада, - перебила Сита.
– Вы не были у нас?
– Был. Отец считает тебя погибшей.
– Он жив?
– Да. Жив.
Сита села и заплакала, уронив голову на колени.
Оказалось, Бхавло часто бывал в деревне Ситы раньше и знал ее семью.
– Бхавло несчастен!
– тайком поведала Никитину Джанки.
– На его глазах воины замучили жену и двоих дочерей... Но он добрый человек.
Впятером сидели у очага, делились новостями. Ситу словно подменили. Она избегала взглядов Афанасия, была в смятении.
– Я отвезу тебя к отцу, - пообещал Бхавло Сите.
– Он будет рад. Его совсем задушили долги.
Вечером, когда они остались наедине, Афанасий спросил:
– Ты хочешь ехать к отцу?
Не поднимая глаз, Сита еле слышно ответила:
– Да.
– Я не пущу тебя.
Она молчала, и в этом молчании он услышал сопротивление. Афанасий повторил:
– Я не пущу тебя!
– Ты не можешь противиться воле богов, - прошептала Сита.
– Бхавло приехал не случайно: Шива указывает мне путь.
Афанасий взял ее за плечи, сжал их. Глаза Ситы смотрели равнодушно, отрешенно. Никитин опустил руки, постоял и, круто повернувшись, пошел прочь. Эту ночь он не спал. Сидел над Кистной, смотрел, как блестят под луной, свиваясь на бегу в кольца и снова развиваясь, струи воды...
Мучительно долгие, прошли еще два дня. Осунувшаяся, словно убитая, ходила Сита. При его приближении вздрагивала, отвечала односложно.