Твёрже алмаза

Оленева Екатерина Александровна

Задыхаясь от радости и восхищения Каролина с помощью служанок облачилось в это сияющее облако. При каждом шаге платье волнующе шуршало и шелестело, приводя хозяйку в восторг.

«Когда Питер увидит меня, он влюбится в меня ещё сильнее», – самодовольно подумала она, любуясь собственным отражением.

– Можно войти? – предварительно постучав в дверь, поинтересовался отец.

Увидев Каролину, восхищённо замер.

– Я самый счастливый человек на свете, – галантно поцеловав руку супруге, сообщил он. – Ведь меня окружают самые прелестные женщины Мороссии. Мои дочери покорят королевский двор своей свежестью и красотой.

– Спасибо, папочка, – сияя улыбкой, проговорила Каролина.

– В портрете не хватает лишь одного штриха, – проговорил отец, протянув дочерям по шкатулке.

– Что это?

– Открывайте и увидите.

Подняв крышку Каролина не смогла сдержать возгласа от восторга. Жемчужный гарнитур – элегантное ожерелье и капельки-серёжки великолепно подходили к её наряду.

– С дебютом, мои принцессы.

Всю дорогу Каролина едва дышала. Она до смерти боялась измять платье или испортить причёску.

Силену, судя по напряжённой позе, занимали те же тревоги.

Сеялся мелкий дождь. Несмотря на то, что день ещё был в самом разгаре, на улице господствовали сумерки. Зато сам дворец сиял огнями как платье аристократки драгоценностями. По высоким лестницам поднимались сотни людей: дамы, служанки, лакеи, министры, военные.

Вместе с остальными семейство Фисантэ начало восхождение в рай. Служанки придерживали девушкам шлейф, чтобы он не запачкался в грязи на длинных мраморных ступенях.

Они проследовали в полукруглую комнату, одну сторону которой занимали арочные, от пола до потолка, окна. Их отражали зеркала, покрывающие стены вместо обоев.

Женщин в комнате было много. Красивых и не очень, одетых богато и вычурно, со строгим вкусом или слишком просто, в зависимости от собственных вкусовых пристрастий и достатка.

Каролина с Силеной присели на мягкие пуфы, обитые дорогим шёлком.

– Здесь так много света, – в хрустальном голоске Силены дрожали восхищение и боязнь.

– Это из-за граней в хрустальных люстрах. Они отражают свет свечей, – пояснила Каролина.

– Пора. Идёмте, – встрепенулась мать.

Каролина могла видеть собственное отражение в бесчисленной анфиладе зеркал, вдоль которых они двигались.

Росписи на потолках представлялись ей грандиозными. Разноцветная мозаика на полу завораживала. Парчовые портьеры, сияющие золотом в блеске свечей, лепнина из цветов и амуров на потолке – от всего этого в глазах рябило.

От волнения в голове поднялся туман. Каролина почти ничего не соображала и действовала, как заведённая кукла. Хорошо ещё, этикет, вдалбливаемый в неё с детских лет, заставлял тело двигаться даже тогда, как разум почти не управлял им.

Она сделала три реверанса. Первый, самый низкий, предназначался королю, второй – королеве, третий – членам королевского дома.

Как во сне, слышала голос отца и матери, ощущала рядом присутствие сестры. Туман в голове начал рассеиваться только тогда, когда, получив разрешение удалиться, Каролина отступила, смешиваясь с толпой придворных.

Откровенно говоря, вид суверена разочаровывал. Ведь король это нечто сильное и монументальное, это средоточие власти. А человек, сидящей на высоком стуле, покрытым красным кумачом, куда больше походил на жизнерадостного розовощёкого фермера, чем на властного повелителя. Жирные щеки, толстые губы, вздёрнутый, курносый нос. Да ещё, в довершении картины, плешивая голова. Внешности менее романтической представить себе невозможно.

Королева выглядела на порядок лучше супруга. Но, если супруг отличался избыточной дородностью, то королева была похожа на птичку – невысокая, хрупкая.

Каролина, наслышанная о красоте первой дамы страны, глядя на предмет, вызывающей томление струн у лиры придворных поэтов не понимала, чем же это восхищение вызвано? По-настоящему хороша в облике королевы была разве что роскошная золотая диадема, блестевшая среди тщательно завитых пепельно-русых локонов.

В обширном зале, заполненной придворными, взгляд выхватил фигуру в чёрном костюме чьим единственным украшением по-прежнему служил лишь белый пышный воротник.

Сердце забилось в сладком волнении – Питер Рэдси!

Он шёл за человеком, перед которым толпа расступалась с почтением, если не сказать, что со страхом.

Таких красивых мужчин Каролине раньше видеть не приходилось. Красота эта была не изысканно-изящной, как у Питера, а дикой и опасной, словно у дикого зверя. Резко очерченные скулы, хищный разлёт бровей. Прямые, иссиня-чёрные, спадающие почти до плеч, волосы.

Мужчина, не задерживаясь, миновал стайку придворных дам. Небрежным жестом приказал Питеру не следовать за собой дальше. Дойдя до подножия трона, опустился перед королем на одно колено, склоняя гордую голову.

– А вот и вы, мой верный друг.

Король пытался изобразить отеческую улыбку, но Каролине отчего-то она показалась жалкой.

– Мы рады видеть первого маршала Мороссии. Раз уж все в сборе, повелеваю начать церемонию. Ваше Преосвященство?

Высокий и статный человек в красно-золотом облачении высшего духовенства медленно приблизился к подножию трона, и церемония началась.

Под фанфары, кричащие так оглушительно что Каролине захотелось зажать уши, чеканя шаг, выступили гвардейцы, отдавая честь.

Фанфары смолкли. Заиграла музыка. Гвардейцев сменили фрейлины.

Каролина моргала в недоумении. И это – всё? Ради чего столько шума? Если в церемонии и был смысл, то он от неё ускользал.

Обернувшись, она отыскала взглядом Питера и покраснела, встретившись с ним глазами.

На щеках юноши тоже вспыхнули лихорадочные алые пятна.

– Госпожа Фисантэ? – королева, улыбаясь, спустилась с трона и, играя веером, подошла к матери Каролины. – Я хотела лично попросить вас украсить наш бал своим присутствием. Ваши очаровательные дочери унаследовали прославленную красоту матери и сегодня у нас не будет украшения более прелестного. Я была бы счастлива видеть одну из ваших девочек в числе моих фрейлин, – ласково потрепала государыня подвернувшуюся под руку Силену.