Твое сердце принадлежит мне
Шрифт:
Обрабатывая рану, мысленно Райан сосредоточился на грозящей ему опасности, думал о том, что может произойти в будущем.
На неоспорин он положил марлевые салфетки и закрепил их полосками пластыря, расположенными поперек раны, чтобы получше стянуть кромки разреза. Потом длинными продольными полосками зафиксировал короткие.
Боль уже практически не чувствовалась, чуть пульсировала.
Райан переоделся в черные джинсы и черный свитер-рубашку с отложным воротником.
В баре стояло несколько бутылок вина. Райан открыл «Опус один» [37]
37
«Опус один» – калифорнийское красное вино.
38
Австрийская компания «Ридель/Riedel» – законодатель моды на винную посуду.
По аппарату внутренней связи сообщил миссис Эмори, что сам расстелет кровать и обедать будет у себя. Заказал стейк и попросил оставить тележку на колесиках у лифта на лестничной площадке третьего этажа в семь часов вечера.
Без четверти пять Райан позвонил доктору Дугалу Хоббу в Беверли-Хиллс. Ожидал, что услышит голос телефонистки службы ответов, и так оно и вышло. Он оставил свою фамилию, номер, подчеркнул, что у него пересажено сердце и он попал в чрезвычайную ситуацию.
Сев на диван, включил плазменный телевизор, заглушил звук и какое-то время смотрел, как гангстеры 1930-х годов бесшумно стреляют по черным автомобилям, которые огибали углы без скрипа тормозов и визга шин.
Выпив треть бокала, он вытянул перед собой правую руку. Она практически не дрожала.
Переключил канал, понаблюдал, как непривычно молчаливый Рассел Кроу бесшумно ведет парусник сквозь бушующий, но не издающий ни звука шторм.
Через одиннадцать минут после разговора со службой ответов ему позвонил доктор Хобб.
– Извините, что потревожил вас, доктор. Со здоровьем проблем у меня нет. Но, тем не менее, мне необходима ваша помощь.
Заботливый, как и всегда, доктор Хобб никоим образом не выразил недовольства.
– Я всегда на связи, Райан. Если я вам потребовался, звоните без малейшего колебания. Как я и говорил вам, независимо от того, сколь хорошо идет выздоровление, всегда возможно появление эмоциональных проблем.
– Если бы все было так просто.
– Телефонные номера психотерапевтов, которые я дал вам годом раньше, не изменились, но, если вы их затеряли…
– Это не эмоциональная проблема, доктор. Это… даже не знаю, как ее назвать.
– Тогда объясните, в чем дело.
– Сейчас мне бы не хотелось. Но… я должен знать, кто был донором.
– Но вы же знаете, Райан. Учительница, которая в автомобильной аварии получила травму головы, несовместимую с жизнью.
– Да, это я знаю. Двадцати шести лет, сейчас уже двадцати семи, скоро ей бы исполнилось двадцать восемь. Но мне нужна ее хорошая фотография.
На какие-то мгновения Хобб замолчал, а на экране парусник Рассела Кроу так
– Райан, – наконец послышался в трубке голос Хобба, – лучший специалист в списке психотерапевтов – Сидни…
– Не психотерапевт, доктор Хобб. Фотография.
– Но действительно…
– Фотография и имя, доктор Хобб. Пожалуйста. Это очень важно.
– Райан, некоторые семьи согласны с тем, что получатели органов дорогих им людей знали, кому они обязаны жизнью.
– Это все, что мне нужно.
– Но многие другие семьи хотят, чтобы донор остался анонимным. Им не нужна благодарность, они предпочитают скорбеть об утрате без посторонних.
– Я понимаю, доктор. В большинстве случаев я бы с уважением отнесся к такой позиции. Но это экстраординарная ситуация.
– При всем должном уважении, это неразумно…
– Я в таком положении, что ответ «нет» устроить меня не может. Ни в какой степени. Совершенно не может.
– Райан, я – хирург, который вынул ее сердце и пересадил вам, но даже я не знаю имени донора. Семья так решила.
– Кто-то в медицинской системе, ведающей обменом органов, знает ее имя и может найти ближайших родственников. Я хочу попросить семью изменить свою точку зрения.
– Возможно, донор поставила такое условие: ее имя не должно быть открыто. Родственники, скорее всего, не сочтут себя вправе переступить через волю усопшей.
Райан глубоко вдохнул.
– Не сочтите за грубость, доктор, но, с учетом аренды самолетов и медицинских расходов, я потратил миллион шестьсот тысяч, и до конца жизни здоровье будет обходиться мне недешево.
– Райан, мне, право, неловко. И все это так не похоже на вас.
– Нет, подождите. Каждый цент потрачен по делу, лишних денег с меня ни за что не брали. Я, в конце концов, жив. Я просто хочу перевести разговор в эту плоскость. При всех моих расходах я бы хотел предложить пятьсот тысяч долларов ее семье, если они пришлют мне фотографию и назовут имя.
– Господи, – выдохнул Хобб.
– Возможно, они оскорбятся. Я думаю, вы оскорбились. Возможно, они пошлют меня к чертовой матери. Или вы пошлете. И дело не в том, будто я думаю, что могу купить всех и вся. Просто… меня загнали в угол. И я буду благодарен любому, кто сможет мне помочь, кому достанет порядочности и милосердия, чтобы помочь.
Дугал Хобб, парусник, оказавшийся во власти волн, и Райан разделили долгое молчание. Хирург, похоже, мысленно вскрывал ситуацию, чтобы определиться с дальнейшими действиями.
– Я попытаюсь помочь вам, Райан. Но я не могу действовать вслепую. Если бы хоть что-то знал о вашей проблеме…
Райан лихорадочно пытался найти объяснение, которое врач мог бы не одобрить, но счел достаточно весомым, чтобы передать просьбу Райана семье донора.
– Назовите это духовным кризисом, доктор. Она умерла, а я жив, хотя она, несомненно, была более достойным человеком, чем я. Я достаточно хорошо себя знаю, чтобы в этом не сомневаться. И меня это гнетет. Я не могу спать. Я вымотался донельзя. И мне нужно… как-то почтить ее память.