Твои фотографии
Шрифт:
— Мартин, что ты такое говоришь? Слушай, приезжай сюда, ладно? Комната 407.
— Хорошо, спасибо, Элисон. Я буду где-то через час.
Только сфотографировать
Мартин положил трубку и вышел из телефонной будки. Он знал, что остальные — особенно Джина — рассердятся не него за то, что он бросил их в участке, но общаться с ними сейчас у него не было сил. К тому же их жизни ничего не угрожало, а если и угрожало, то таксист со своим проклятым ружьем сможет их прекрасно защитить. Ему необходимо увидеться с Элисон, она сможет ему помочь. Не
Он прошел два квартала, и тут сзади на него кто-то набросился. Мартину так быстро натянули на лицо маску, что он не успел ничего сделать и лишь подумал: что это, похищение или его хотят задушить? Он стоял как вкопанный, пока не почувствовал, как ему в спину уперся пистолет, а потом — странное дело — все его мысли были только про таксиста.
Не зная, что делать, он инстинктивно пошел туда, куда его толкали. Он продолжал идти, пока не уперся коленями во что-то твердое и не свалился вперед. Тот, кто пихал его в спину, втолкнул его, наверное, в какой-то фургон. Мартин почувствовал, что его руки свели за спиной и сдавили наручниками, потом ему в рот засунули кляп, пахнувший бензином. После секундной паузы двери фургона захлопнулись.
Проблемы
Элисон было приятно, что приедет Мартин. Ее обрадовало, что в минуту кризиса он обратился к ней, хоть и понимала, что в этой ситуации он немного жалок. Но ведь и она переживает серьезные трудности, так что, может, и неплохо, если они помогут друг другу с ними разобраться.
Поймав свое отражение в зеркале, Элисон решила переодеться. В присутствии Грега она слишком нервничала, чтобы приводить себя в порядок. Ей казалось, что, если она красиво оденется, он или снова захочет с ней переспать или подумает, что ей хочется, чтобы он остался. И к тому же она испытывала дискомфорт, одеваясь в присутствии незнакомого мужчины; даже почему-то нервничала при этом больше, чем раздеваясь вечером накануне.
Зазвонил телефон. Сначала она хотела не брать трубку, решив, что это звонит Мартин, чтобы сообщить, что у него изменились планы. Но ей никогда не хватало терпения игнорировать трезвонящий телефон.
— Вам звонит Сьюзан.
Она села.
— Хорошо.
Ее соединили с сестрой.
— Он ушел.
— Что?
— Джои ушел. Эдриан его выгнал.
— Из-за меня?
— Вроде того. Они подрались.
Элисон молчала, слушая, как дышит Сьюзан.
— Из-за чего они подрались? — Ее голос прозвучал резко.
— Из-за меня и Эдриана.
— А что у вас с Эдрианом?
— Ничего. В том-то и дело. Поэтому мы его и выгнали. Джон сказал, что у меня с ним что-то есть.
— Знаю. Он и мне это говорил. Но ведь между вами ничего нет?
— Конечно, нет, ты же знаешь.
— Так кто же именно выгнал Джои?
— В смысле?
— Сначала ты сказала, что его выгнал Эдриан, а потом, что вы его выгнали вместе. Интересно, что произошло на самом деле?
Сьюзан вздохнула.
— Собственно, выгонял его Эдриан. А я при этом присутствовала, поддерживала его и сказала Джои, что больше не желаю его видеть. Что ты придираешься к мелочам?
— Просто хочу все выяснить.
— Ладно, — сказала сестра, — когда ты возвращаешься?
Элисон расплакалась. Чтобы Сьюзан не заметила, она поднесла трубку к другому уху и, намотав шнур на руку, сказала:
— Прости, Сьюз, но я, наверное, не вернусь. То есть, может, только на пару дней, пока не найду жилье, а там…
— Эл…
— Слушай, это плохая идея. Я не собираюсь возвращаться к Эдриану и не вижу, как мы при этом сможем жить втроем. Но не волнуйся, я не оставлю вас без денег.
— Дело не в этом.
— Я понимаю. Слушай, сестренка, я люблю тебя и постараюсь вскоре с тобой увидеться.
Только сфотографировать II
Мартин попытался восстановить дыхание. Когда ему это удалось, он понял, что давно уже ожидал подобное. И дело не в обычной наркоманской паранойе; ему не хватало смелости взглянуть этому страху в лицо, но он не мог от него избавиться. Он испытывал ужас всякий раз, когда при нем говорили о любого рода насилии. Ему казалось, что, слыша эти истории, он становится звеном в цепи событий, в которой однажды, по какой-то неведомой причине, и ему придется оказаться на месте жертвы.
Представляя, как это случится, он всегда думал: мгновение — и все кончено, прямо как смерть во сне. Он не осознавал, что между моментом нападения и убийством ему предстоит прозаичный период ожидания, сопровождающий все прочие жизненные ситуации.
Только когда фургон тронулся, Мартин понял, что он не единственный пленник. Кто бы ни был этот другой, но он яростно брыкался: несколько ударов обрушились на стенку кузова, а все остальные — на ногу Мартина. Второму пленнику — вернее пленнице — каким-то образом удалось избавиться от кляпа, и после того, как они немного проехали, она начала отчаянно орать на водителя по-немецки.
Мартин почувствовал, что машина прибавила скорость — его начало швырять взад-вперед по полу фургона. Он пытался удержаться на месте, уперевшись ногами в противоположную стенку кузова, но, все равно на ухабах у него зверски выкручивало руки.
Немецкая женщина разошлась не на шутку. Выходит, их похититель — немец. Конечно. И в эту минуту для Мартина все прояснилось. Это не его история. Даже невзирая на все одолевавшие его кошмары. Невзирая на страх перед окружающими, невзирая на всех тех неуправляемых психов — начиная с Дженнингса и бойфренда Наоми и заканчивая Телемитами и загадочными ребятами из порножурнала, — с которыми ему приходилось общаться. И, невзирая на все это, оказалось, что истинная угроза исходит от незнакомки, человека, которого он едва знал, немецкой девушки по имени Хелена с ее ужасающей историей про папашу-адвоката и похищение сексуальным маньяком.
Он мысленно вернулся к тому вечеру, когда Обри познакомился с Хеленой на вечеринке, и стал вспоминать, как они ехали на такси от арт-галереи к ресторану. Что она тогда сказала о своем похитителе? Сказала, что это было не так уж и страшно. Что он не хотел причинить ей зла. Просто хотел сфотографировать. Но он не хотел причинить зла ей. Это не означало, что он имеет аналогичные намерения по отношению к мужчинам, с которыми, по его мнению, ее что-то связывало. Ведь он уже напал с ножом на Обри и попытался разгромить дом Мартина. Это были акты отчаяния, гнев психопата, направленный на всех, кто, как ему казалось, близок к объекту его обожания. А Бенуа и Летиция? Может быть, они сейчас тоже сидят где-нибудь взаперти? Или уже убиты?