Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
Отец Колумбан, монах из Ирландии, ныне отшельничествующий на нормандских землях, баронет Мишель де Фармер и его оруженосец Гунтер фон Райхерт из Германии направлялись к деревушке Антрен, в окрестностях которой в последний месяц творились загадочные и подозрительные дела. Загадочность усугублялась непонятными металлическими предметами, обнаруженными в округе святым отцом, и рассказами испуганных вилланов о «большой черной птице», кружившей в небе. Услышав подобное, оруженосец господина де Фармера схватился за голову и впал в глубокую задумчивость, ныне перешедшую в тревожное возбуждение и стремление побыстрее добраться до лесов за Антреном. С сегодняшнего утра его грызли неприятные предчувствия, и он даже не оглянулся, чтобы махнуть на
Путник, столкнувшийся с парой, избравшей путь на полдень, поостерегся бы сразу относить этих двоих к числу «обычных путешественников» и долго бы чесал в затылке, бормоча про себя: «Кого только нынче по дорогам не носит… То ли головорезы-душегубы, то ли благородные рыцари, то ли не пойми кто…»
Впрочем, всадник, ехавший справа на спокойном и выносливом фландрском коне, темно-соловом, со светлой, точно вылинявшей гривой, вполне мог оказаться благородным рыцарем. Благо в его пользу свидетельствовали как красная туника с вышитой на ней тройкой английских золотых леопардов, так и уверенная манера держаться, свойственная людям знатного происхождения. На вид молодому человеку было лет двадцать пять или чуть поменьше, а светлые, почти белые волосы, серые глаза и несколько тяжеловатая нижняя челюсть лишний раз подтверждали, что их обладатель – уроженец острова Альбион, что в переводе означает «Мирная Земля».
Звали подданного Плантагенетов древним, сохранившимся еще с времен римского владычества, именем Гай. Если полностью – сэр Гай Гисборн из Ноттингама. Рядом с этим городом Срединной Англии лежал не слишком обширный манор Локсли, являвшийся собственностью семейства Гисборн, коему в отдаленном будущем предстояло стать владением Гая. Но сейчас сэр Гисборн испытывал редкое удовольствие от того, что между ним и родным домом не только плещутся воды Английского пролива, но и протянулось изрядное число лиг нормандской земли. Гай впервые забрался так далеко от дома, и понемногу привыкал к кочевой жизни, все еще казавшейся ему несколько странной и непривычной.
Зато его спутник, видимо, не представлял иного образа существования и весьма удивился бы, узнав, что многие люди за всю жизнь не покидают пределов родного города или деревни и не слишком огорчаются по этому поводу. Дугал Мак-Лауд, шотландец до мозга костей, забияка и неугомонный искатель приключений на собственную голову и головы своих друзей, искренне полагал, что весь огромный мир с его чудесами создан лишь для того, чтобы он, Дугал из клана Лаудов, не испытывал скуки. Нынешнее предприятие казалось ему очередной забавой, не стоящей пристального внимания. Собственно, путешествие еще толком не началось – всего лишь перебрались с Острова на континент, да проехались немного от Руана до затерянного среди нормандских полей и перелесков поместья Фармер. Жаль, конечно, что пришлось разделиться, но ведь только на время! Что такое два-три месяца? Пролетят, и не заметишь.
Посему Дугал Мак-Лауд пребывал в обычном, слегка насмешливом настроении, снисходительно взирая на мир с высоты собственного роста и конской спины, немелодично насвистывал и совершенно не обращал внимания на задумчивость попутчика, уставившегося куда-то поверх лошадиной гривы на медленно уплывающую назад дорогу.
Гай Гисборн размышлял о стремительности перемен, внезапно обрушивающихся на человеческую жизнь и переворачивающих ее, точно захваченный штормом корабль. Причем сии злокозненные коловращения относились именно к нему. Казалось, еще вчера милорд Гай преспокойно жил себе в Лондоне, занимая спокойную, хотя порой хлопотливую должность рыцаря свиты при «малом дворе» принца Джона. Единственно, чего стоило опасаться – происков со стороны господина канцлера де Лоншана. Однако мэтр Лоншан почти не обращал внимания на «малый двор», считая младшего брата короля Ричарда неспособным на какие-либо выступления против могущественного управителя Англии, и обитатели дворца Винчестер могли не беспокоиться о своей безопасности. Сам его величество Ричард Плантагенет в это время находился на побережье Средиземного моря, готовясь вместе со своим войском отплыть в Святую Землю. Вернее, сначала на пути крестоносного воинства лежали острова Сардиния и Сицилия, а уже затем кораблям предстояло идти к Палестине.
И, как водится, в один прекрасный день (если быть точным, двадцать третьего августа) в Лондоне все пошло кувырком. В замок принца Джона явились двое никому не известных молодых дворян – Мишель де Фармер из Нормандии, и его оруженосец, как утверждалось, из Германии, – привезя невероятное известие: в аббатстве святого Мартина, что неподалеку от Дуврской гавани, отсиживается будущий архиепископ и новый канцлер Англии, Годфри Клиффорд, незаконный сын покойного короля Генриха. Прячется же он потому, что опасается за свою жизнь, а аббатство взято в осаду по приказу не кого иного, как мэтра де Лоншана, и занимается претворением этого приказания в жизнь сестра господина управителя, леди Риченда…
Подробности следующих двух дней Гай вспоминал с трудом – все перепуталось, осталось только ощущение быстро мелькающих перед глазами событий. Точно ночная гроза, когда блеск ударяющих из небес в землю молний выхватывает из темноты несвязанные между собой картины. Гроза, впрочем, была самой настоящей – она сопровождала вылетевший из Лондона и направившийся к Дувру отряд, призванный спасти архиепископа, если еще не поздно. Изрядно напуганный размахом действий и грозившим вот-вот начаться бунтом горожан Лоншан предпочел бежать из столицы, прихватив с собой часть собственных сбережений, а вся полнота власти досталась вовремя вступившему в игру принцу Джону. Господину канцлеру не повезло – в гавани Дувра его опознали, и, как отлученного от церкви, без лишних разговоров вздернули на первой же виселице.
Маленький заговор, родившийся в одной из зал Винчестерского дворца, несколько неожиданно для участников увенчался полным успехом. Когда общее напряжение и волнение схлынули, выяснились новые любопытные подробности. Например, что вокруг начатого тремя королями – Ричардом Английским, Филиппом-Августом Французским и императором Германского Рейха Фридрихом Рыжебородым – Крестового похода затевается некая весьма неприятная и непонятная кутерьма, имеющая целью если не прекращение похода, то его задержку на неопределенное время. Кому-то очень не хотелось видеть европейцев в Святой Земле, и этот «кто-то» не слишком церемонился в выборе действий, одной рукой заключая союзы со зловещей сектой исмаилитов, а другой стравливая вождей будущего похода…
Гай имел самое смутное представление о том, как делается большая политика. Для него, как и для многих иных рыцарей и простолюдинов Европы, все выглядело чрезвычайно просто и ясно: неверные захватили Иерусалим, значит, нужно собрать армию и вернуть Вечный город. Теперь оказывалось, что в готовящемся походе имеется слишком много участников с прямо противоположными устремлениями, и предстоит заставить их объединиться, хотя бы внешне. Кроме того, для похода требовалось золото, снова золото и еще раз золото, не считая нескольких тысяч воинов, лошадей, оружия, кораблей и множества необходимых вещей.
«Конечно, я всегда мечтал стать в ряды освободителей Палестины, – размышлял сэр Гисборн, покачиваясь в седле и уставившись невидящим взглядом куда-то меж дергающимися лошадиными ушами. – Но я думал, все произойдет по-другому… Торжественнее, что ли. Внушительнее. Со знаменами, благословениями, напутствиями, и чтобы прекрасные дамы рыдали и махали вслед платочками… А тут – раз, два, собрались и поехали. Да еще святой отец утащил куда-то Мишеля с Гунтером. Секреты у них, видите ли! Навязали мне какое-то жуткое горское чудовище в попутчики… Ох, чует мое сердце – недалеко мы уедем! Смех один, а не спасители Гроба Господня».