Творец реальностей. Часть 3. Фантазм

Журавлев Игорь

Он посмотрел в запыленное окно, потом хлопнув шофера по плечу, попросил остановиться и выйдя из машины, направился прямо за ближайший куст. Организм настоятельно потребовал избавиться от лишней жидкости.

Старший лейтенант НКВД Акимов приказал шофёру остановиться и, видя такое дело, отдал бойцам приказ оправиться. Думать о нуждах подчиненных – это первое дело для командира. Сам же он в туалет не хотел, а потому потянулся за папироской, внимательно рассматривая расположенную метрах в трехстах заброшенную, с отвалившимся давно ветряком, мельницу возле речки.

Та смотрелась очень живописно, проросшая кустами и молодыми деревцами. Стоит человеку уйти, природа тут же занимает освободившееся место – философски подумал Сергей. Мальчишкой, будущий старший лейтенант НКВД подрабатывал на мельнице и воспоминания юности захватили его.

Да, время летит быстро, тогда, в его детстве и первой юности была другая страна, другая власть, был царь, аристократы и помещики всякие. Но им, мальчишкам, всё было нипочем, они и не думали об этом, воспринимая такой порядок вещей естественным и незыблемым, установленным на века. По крайней мере, так говорил им их сельский батюшка на занятиях в церковно-приходской школе: царь, дескать, от Бога, власть от Бога, что они и выводили, высунув языки от усердия, на листках бумаги своим корявым почерком с неизменными кляксами, под диктовку отца Тихона.

От Бога или не от Бога, а вишь, как все повернулось, – думал Акимов. Так закрутило страну, так стало всё быстро меняться даже в их деревенской, веками размеренной и неторопливой жизни. Кем бы он был, если бы не революция? Да обычным, всеми понукаемым крестьянином, к тридцати годам уже приобретшим радикулит от тяжелой сельской работы. И мысли все его были бы о посеве, да урожае, о дожде и о детях, которых надо прокормить, обуть, одеть, пристроить к делу или к мужу, если девка родится. А сейчас, при новой, советской власти он кто? – Большой начальник, всеми уважаемый, дети в школу ходят, старший уже в институт поступил. Никакой тяжелой физической работы, никакого радикулита, хотя уже почти сорок лет без года. Тело еще полно сил и энергии от хорошей пищи и здорового образа жизни. А там, если всё пойдет как надо, получит он капитана, а там, глядишь, и майора. А майор НКВД – это вам не армейский майоришка, это уже почти генеральское звание! Там до старшего майора, считай – генерала, всего один шаг. А во время войны продвинуться в звании, особенно состоя при важном лице, гораздо проще, чем в мирное время. Конечно, на фронте ещё быстрее в званиях растут за счет гибели командиров, но ведь там и риск несравнимо выше. А мертвому звания ни к чему, это все знают. Поэтому, – подумал Акимов, внимательно осматривая окрестности в очередной раз, – лучше пусть медленнее, но зато надежнее.

Мысль о том, что мельница может быть отличным местом для снайпера не то, чтобы совсем не мелькнула у него, сказать такое было бы неправдой, но прошла эта мысль через голову начальника охраны как бы стороной и осталась почти незамеченной. Согласитесь сами, совершенно невозможно было предположить, зачем бы вдруг здесь и сейчас оказался снайпер? Каким образом это можно было бы вообще спрогнозировать? Никто заранее о поездке Хрущёва не знал. Да даже сам Хрущёв не знал – собрались в пять минут, не озаботившись даже предупредить штаб командования о своем прибытии. А потому и мелькнувшую мимолётную мысль о том, что надо бы отправить пару бойцов осмотреть мельницу, товарищ старший лейтенант госбезопасности отбросил как совершенно излишнюю. Пока они дойдут, пока вернутся, Хрущев уже даст команду на отправку. Вон, он уже из кустов выходит.

Да ведь, честно говоря, война только началась, да и не был старлей профессиональным военным, фронтового опыта не имел. К тому же, отстреливать из снайперской винтовки нежелательных фигурантов в это время было ещё не очень принято, не только в СССР, но и во всем мире. Сейчас больше полагались на взрывчатку, в крайнем случае – на ледоруб¹⁶. А снайперская винтовка как способ устранения конкурентов войдет в моду лишь десятилетия спустя. Что, между нами говоря, странно. Но такие простые и, казалось бы, очевидные с точки зрения потомков, решения, часто не приходят и в голову современникам. Такова инерция мышления, ничего не поделаешь.

Глава

III

1945 год, СССР.

Тем временем, снайпер ждал уже второй час, удобно вытянувшись на оборудованной по всем правилам лёжке на чердаке (или как там называется это помещение, он никогда прежде не видел мельниц) этой самой старой и полуразрушенной мельницы. Он не нервничал, не торопился, умение ждать – одно из главных в его профессии, если не самое главное. Изредка поглядывая на квадратный циферблат наручных часов «Командирские»¹⁷, он жевал травинку, уставившись в потолок, другой рукой поглаживая приклад верной СВД¹⁸, аккуратно лежащей рядом. Если бы на чердаке той мельницы каким-то образом оказался историк вооружения из будущего, он бы очень удивился тому, что у снайпера в 1941-м году была винтовка, принятая на вооружение лишь спустя двадцать два года. Или, например, часы, выпущенные лишь через тридцать с лишним лет? Но, посудите сами, откуда здесь было взяться ушлому историку из будущего? Поэтому никто не удивлялся, не задавал коварных вопросов, и вообще вокруг стояла удивительная тишина, которая почти совсем не известна жителям городов. Пение птиц и еле слышное журчание воды в запруде у речки лишь подчеркивали эту тишину, удивительным образом делая её почти идеальной. Горожанам знакомо это ощущение, когда, попадая в лес или в деревню, ты в какой-то момент вдруг чувствуешь: что-то не так. И лишь спустя какое-то время, перебрав всё, ты, наконец, понимаешь, что именно не так, о чём кричат все твои органы чувств, – просто вокруг очень тихо, совершенно непривычно тихо, оглушающе тихо. И лишь поняв это, ты расслабляешься по-настоящему, отдаваясь этой тишине всем своим уставшим от шума телом.

***

Игорь Романов считался лучшим снайпером не только на курсе, но и во всем их Рязанском, высшем воздушно-десантном командном Краснознамённом училище имени Ленинского комсомола. Поэтому, когда перед самым выпуском в 1986 году его вызвал к себе начальник спецчасти и предложил после получения звания лейтенанта продолжить службу в одном суперэлитном подразделении, он даже раздумывать не стал. О том, что недавно был создан Центр Специального Назначения (ЦСН) КГБ СССР, куда отбирают лучших из лучших солдат и офицеров из всех частей и подразделений армии и госбезопасности, отдавая предпочтение тем, кто прошел Афганистан, у них только ленивый не говорил. И многие мечтали туда попасть, потому что, по слухам, эти ребята не отдыхали по гарнизонам и не занимались шагистикой с новобранцами, а делали реальные дела по специальности. По той специальности, по которой их и готовили и что они умели делать лучше всего. А Игорь срочную службу как раз воевал в Афгане, снайпером в составе разведроты 56-ой Отдельной десантно-штурмовой бригады. Возвратившись с этой войны, он и поступил в училище, просто потому, что ему понравилось воевать. Случатся, знаете, и такое. Он знал, что многие его ровесники, как и он, побывавшие «за речкой»¹⁹, проклинали и службу и эту бессмысленную войну, но для него лично было всё иначе. Он словно был рожден для войны, как говорил его комроты: «Какие-то люди рождаются в рубашке, какие-то с серебряной ложкой во рту, большинство – просто голые, как и положено. Но ты, Игорян, родился со снайперской винтовкой в руках». Там, на войне, всё было просто и понятно: есть свои, есть враги. И уходя в очередной рейд, они были все равны – командиры и рядовые, все связаны одной цепью. Это, конечно, не отменяло дисциплины, без дисциплины на войне вообще сразу смерть, но между собой в личных разговорах они обращались друг к другу по-простому. Поэтому и комроты сказал ему тогда не «сержант Романов», а просто – Игорян, как его называли пацаны у них во дворе, там, в далеком Ростове. Потому и Игорь в ответ лишь ухмыльнулся и погладил приклад своей винтовки. Они были свои, ближе любой родни, каждый был обязан друг другу жизнью не по одному разу. Комроты и написал ему характеристику в училище и, видит Бог, никто не смог бы написать лучше.

И тогда, год назад, в том кабинете начальника спецчасти он без раздумий дал свое согласие, подписав бумагу о неразглашении их разговора и сделанного ему предложения. И уже через месяц, сверкая парадными золотыми погонами с двумя маленькими лейтенантскими звездочками, он стоял перед КПП Центра специального назначения КГБ СССР под Москвой. И с тех пор ни разу не пожалел о принятом предложении.

Тогда он, помнится, еще удивился, что прямо с КПП его сопроводили не в штаб для представления, как это было положено, а в другой корпус, где он переступил порог кабинета штатного психолога Центра, тогда еще старшего лейтенанта (а сейчас уже капитана) Соколова. Так было написано на табличке, прикрученной к двери.

Старлей выглядел слишком молодо, точно младше его, но у Игоря тогда не было времени думать о постороннем. Он просто мельком отметил это, подумав, что некоторые люди, бывает, выглядят гораздо моложе своих лет, а некоторые, наоборот, старше. Ничего странного, просто личные особенности организма. А затем Романов сделал то, что уже привык делать на автомате. Он вытянулся по стойке смирно и отрапортовал, приложив ладонь к фуражке:

– Товарищ старший лейтенант, лейтенант Романов прибыл для дальнейшего прохождения службы.

Слова «лейтенант Романов» в очередной раз прозвучали музыкой в его ушах. Все ещё не мог привыкнуть к тому, что он теперь настоящий офицер. Нет-нет, да и косил глазом на погоны.

Хозяин кабинета кивнул и дружелюбно ответил, начав с представления:

– Старший лейтенант Соколов. Как вы, наверное, уже поняли, лейтенант, я здесь исполняю обязанности психолога. Вероятно, по прибытии в часть, вы ожидали увидеть не меня, но так уж у нас принято. У нас здесь свои правила, в этом вам ещё предстоит убедиться. Поэтому вновь прибывшие для прохождения службы всегда сначала проходят собеседование у психолога, то есть – у меня.