Творец

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Кто —то не совсем умный разделил этот мир на два фронта. Черное и белое, плохое и хорошее, ночь и день. Мужчина и женщина. Да и Нет.

Удивительно рассуждать об этом особенно зная, что у души женское начало. Черного и белого цветов в природе не существует. Что для одного хорошо, для

А что же остается.

А остается… любовь.

Вот уж что точно не разделить. Если есть, то есть. Если нет…

В глазах женщин, которых я знал, отразилась вся моя правда. Отразилась так честно и непосредственно, что даже стало страшно. Захотелось на крышу, выпить залпом бутылку красного вина и спеть старинную французскую песенку о коте влюбленном в радугу. Кот был глуп и не понимал что радуга это всего – навсего свет, преломленный в дожде. Так просто, немного воды и света… немного любви… и… цвета. Говорят, что влюбленные коты видят только один цвет. Синий.

Для любви котам нужно так мало. Любить. Синий цвет. Крыша.

Однажды я ей сказал:

– Когда ты смотришь на меня, я счастлив.

– Что это такое? – спросила она.

– Это когда ты точно знаешь что чистое синее небо где – то высоко над головой, но вдруг оно обрушивается на тебя всем своим великолепием. Поглощает и окутывает все твое сознание. И ты понимаешь что небо, это то, что внутри тебя. От этого немного щекотно в области груди, но довольно терпимо. Только страшно.

Страшно потому, что твое небо в данный момент над головами миллионов людей. Для одних оно безоблачное и синее, такое же синее как вода в океане. Для других черное как черничный кекс пригоревший на противне в духовом шкафу. Для тебя, голубое с проседью перьевых облаков, как мазки на картинах Моне. Для меня… стоит только усомниться, и затянет черными тучами и прольется дождем. Или упадет, не удержится. И с треском, и в дребезги на мелкие кусочки.

И нет в этом небе ничего святого или волшебного, покуда не окажется оно внутри и не защекочет. А потом и нас с тобой не станет, а оно переселится в другое сердце и там будет жить. Вечное, свободное, наше. И кот, прищурив глаза от ярко синего, прочитает наивные детские стихи:

Котам то виднее как устроен этот мир. И они, в отличие от тебя точно знают, что такое счастье.

Письмо это пришло в редакцию краевой газеты с пометкой, – лично в руки главному редактору, правдивая информация таинственных исчезновений.

В постскриптуме автор пишет:

Прошу не искать меня, так как на момент издания данного письма в вашей газете, я намериваюсь быть очень далеко от здешних мест. Как в расстоянии, так и во времени. В гонораре не нуждаюсь, зато остро нуждаюсь в правдивом донесении информации от первого лица. Коим являюсь я, ваша многоуважаемая супруга Аменхотепа.

Письмо публикуется без корректировок и рецензирования. Единственное, главный редактор привнес в повествование некий журналистский «апломб», вставляя информационные параграфы под названием – Аналитическая справка областного отделения внутренних дел (в тексте сокращенно – АСОВД.)

Спасибо.

Очень многое я понимаю только сейчас. Сколько же нужно еще съесть удобрений что —бы понять все остальное? Сколько нужно продать друзей, выгнать из ночного теплого дома собак на мороз и предать братьев? Сколько нужно похоронить близких и сколько после всего этого прожить минут, дней или столетий? Скольких отцов и матерей обмануть и скольким женам изменить? Сколько спасителей продать за тридцать серебряников? Сколько убить?

О чем это я?

Ах да…

В жерновах истории, моя личная совсем ничего не значит. Да и у вас, думаю, все точно так же. Ведь если мы говорим о войне, каждый сразу представит себе что – то свое. Эпическое и глобальное. Вряд ли кто – то будет видеть, к примеру, маленькую девочку с растрепанными волосами, сидящую на разбомбленном сооружении. Она плачет, потому что не может найти своего дома, мамы и папы. И для нее война, этот именно момент, эта минута, это мгновенье. А для вас… что – то другое, не такое мелочное.

То же можно сказать и о простой нашей незамысловатой жизни; глупой, сложной, удивительной, паршивой, всесторонней и обыденной как вываренная баранья кость.

Так вот…

Жил он в темно красном домике на углу второй апельсиновой улицы и сиреневого бульвара. Само по себе название улицы, вторая апельсиновая, говорило по меньшей мере о существовании первой. То есть, полноценной первой апельсиновой улице. Но таковой не существовало. И это могло смутить только лишь случайно зашедшего прохожего, или путешественника – зеваку. Жителей второй апельсиновой улицы это не смущало, даже наоборот. Более того, они даже не обращали внимание на нумерацию домов на этой самой улице. Начиналась она с розового небольшого домика под номером два, в котором обитал Самойлов. Затем угловой красный домик (тот самый) под номером тринадцать. И далее в том же порядке.

АСОВД: Самойлов Илья Валентинович. Ученик девятого класса шестой общеобразовательной школы. Пропал без вести четырнадцатого мая, сего года. Предположительно одна из первых жертв в этой истории. Поиски продолжаются, пока безрезультатно.

Улица отличалась от остальных подобных ей, только обилием маленьких выбеленных деревянных заборчиков, выставленных в круг И аккуратно устроенных палисадников внутри.

Боже мой, как – бы я хотел что – бы мое повествование начиналось именно так. Но оно началось по другому:

Очень многое я понимаю только сейчас. Сколько же нужно еще съесть удобрений что —бы понять все остальное? Сколько нужно?

Опять меня понесло…

Так вот:

В прочем все равно где и как каждый из нас живет. Мы можем встречаться на улице и судить друг о друге по – своему. Полагаясь на собственный вкус, положение, рост или воспитанность. А можем запросто перейти на другую сторону что – бы сделать вид, что не знаем друг друга. Возможно, даже, так и проще. Потому как, кроме тупого и дежурного вопроса; как дела, в голову то ничего не приходит. Хотя, наверняка, многим из нас просто наплевать на то, как идут эти самые дела у тех, кому нужно по дежурной привычке задавать этот душещипательный вопрос? У себя дома мы смотрим увлекательные сны, моясь в душе, исполняем восхитительные арии, играя в компьютерные игры мы повелеваем армиями и вселенными. Но вот здесь, когда тебе задают этот вопрос, тебе совсем нечего ответить. Совсем!