Творение, том 6, книга 2
Шрифт:
6. А как это важно, мы узнаем из следующего, или лучше сказать — ясно узнать это мы ни откуда не можем, но чтобы, заимствовав подобие от наших благ, нам получить какое-нибудь, хотя малое, понятие о тех благах, я по силам своим постараюсь пояснить сказанное примером. Скажи мне: если бы кто-нибудь тебя, устаревшего и живущего в бедности обещал вдруг сделать молодым и привести в самый цветущий возраст, сделать и весьма крепким, и прекрасным больше всех, и даровать тебе царствование над всею землею на тысячи лет, царствование, сопровождающееся глубочайшим миром, то чего бы не решился ты за это обещание и сделать и претерпеть? Но вот, Христос обещает не это, а гораздо большее. Ведь не такова разность между старостью и юностью, какова между тлением и нетлением; и не такова — между царствованием и бедностью, какова между славою настоящею и будущею; между ними разность, как между сновидениями и истиною. Или лучше: я еще не сказал ничего, потому что нет слова, которое могло бы достаточно изобразить великое отличие благ будущих от настоящих. А в отношении к продолжительности невозможно и умом представить их различия. С чем настоящим можно сравнить жизнь, не имеющую конца? В отношении же к миру разность между ними такова, какова между миром и войною; и в отношении к тлению и нетлению такова, как чистая жемчужина превосходнее грязной глыбы. Лучше же: что ни сказал бы кто, ничем не в состоянии будет изобразить этого. Хотя бы даже я сравнил красоту тогдашних тел со светом солнечного луча, хотя бы с блистательнейшею молниею, я еще не сказал бы ничего достойного той светлости. А за такие блага сколько можно отдать денег и тел? Или лучше: сколько можно отдать душ? Если бы теперь кто-нибудь привел тебя к царю и доставил тебе возможность в присутствии всех разговаривать с ним и вместе с ним есть и жить, то ты назвал бы себя блаженнее всех; а имея возможность взойти на небо, предстать самому Царю всего, блистать подобно ангелам и наслаждаться тою неприступною славою, ты недоумеваешь, можно ли жертвовать деньгами, тогда как следовало бы, хотя бы надлежало отдать и самую жизнь, веселиться, радоваться и восхищаться от удовольствия? Но ты, для того, чтобы получить власть, доставляющую тебе случаи к воровству, — я не назову этого приобретением, — тратишь свое имение, занимаешь и у других, и, если бы нужно было, не усумнился бы заложить и жену, и детей; а когда предстоит царство небесное, власть, не имеющая преемника, ты медлишь, колеблешься и жалеешь денег? Или ты не думаешь, что, если близкие к нам части неба так хороши и приятны, то каковы части высшие, каково небо небес?
Но так как телесными глазами увидеть их нельзя, то вознесись мыслью, и, ставши выше этого неба, посмотри на то небо, которое выше этого, на высоту беспредельную, на свет неприступный, на сонмы ангелов,
7. Но Бог человеколюбив, этого не будет, — говорят некоторые. Итак, это написано напрасно? Нет, говорят, но только для угрозы, чтобы мы вразумлялись. А если мы не вразумимся, но останемся злыми, — скажи мне, — то Бог не пошлет наказания? И добрым не воздаст наград? Воздаст, говорят, потому что Ему свойственно оказывать благодеяния даже и выше заслуг. Итак, последнее истинно и непременно будет, а что касается до наказаний, то их вовсе не будет? О, великое коварство диавола! О, бесчеловечное человеколюбие! Это ему принадлежит мысль, обещающая бесполезную милость и делающая людей беспечными. Так как он знает, что страх наказания, как бы некоторая узда, удерживает нашу душу и обуздывает пороки, то он делает все и принимает все меры, чтобы исторгнуть его с корнем, чтобы потом мы безбоязненно неслись в пропасть. Как же мы преодолеем его? Чтобы мы ни говорили из Писании, противники скажут, что это написано для угрозы. Но, если они могут говорить так о будущем, хотя это и весьма нечестиво, то об исполнившемся уже и настоящем — не могут. Итак, спросим их: слыхали ли вы о потопе и всеобщем тогдашнем истреблении? Для угрозы ли было сказано и это? Разве это не исполнилось и не произошло на самом деле? Не свидетельствуют ли об этом и горы Армении, где остановился ковчег? И остатки его там не сохраняются ли доныне для нашего воспоминания? Подобным образом и тогда многие говорили, и в течение ста лет, когда ковчег строился, деревья приготовлялись, и праведник возвещал, никто не верил этому; но так как не верили угрозе на словах, то внезапно подверглись наказанию на самом деле. А Кто навел такое наказание на тех, Тот не гораздо ли более наведет на нас? Ведь совершаемые ныне злодеяния не меньше тогдашних. Тогда происходили беззаконные смешения: сыны Божии увидели, говорится в Писании, дочерей человеческих, что они красивы, и брали их (Быт.6:2). А теперь нет такого вида греха, который не был бы совершен и пренебрегался бы.
Но, если угодно, скажем и о других родах наказания, чтобы по прошедшему поверить и будущему. Путешествовал ли кто из вас когда-нибудь в Палестину? Я думаю (что путешествовал). Итак, будьте вы свидетелями истины того, что я скажу. Выше Аскалона и Газы у самого конца реки Иордана была страна обширная и плодоносная, которая могла равняться с раем Божиим: Лот возвел очи свои, сказано в Писании, и увидел всю окрестность Иорданскую, что она, прежде нежели истребил Господь Содом и Гоморру, вся до Сигора орошалась водою, как сад Господень, как земля Египетская (Быт.13:10); а теперь она — пустыннейшая из всех пустынь. Там стоят деревья и имеют плод, но плод этот напоминает о гневе Божием; висят гранатовые яблоки, имеющие прекрасный вид и подающие незнающим приятные надежды, но, будучи взяты в руки и разломаны, не обнаруживают никакого плода, а пыль и прах, во множестве находящийся внутри их. Такова там и земля, таковы и камни, таков и сам воздух. Все сожжено, все обратилось в прах, напоминая о прошедшем гневе и предуказывая будущее наказание. Неужели и это словесные угрозы? Неужели и это — одни звуки слов? Если кто не верит геенне, то пусть вспомнит о Содоме, пусть подумает о Гоморре, о наказании, которое уже исполнилось и остается доныне. Изъясняя это, и божественное Писание говорит о премудрости: она во время погибели нечестивых спасла праведного, который избежал огня, нисшедшего на пять городов, от которых во свидетельство нечестия осталась дымящаяся пустая земля и растения, не в свое время приносящие плоды, и памятником неверной души — стоящий соляной столб (Прем. Солом.10:6,7). Нужно сказать и о причине, по которой они так пострадали. У них было одно преступление, тяжкое и заслуживавшее проклятия, но только одно: они предавались неистовой страсти к юношам, и за это сожжены огненным дождем. А теперь совершаются бесчисленные и подобные и тягчайшие преступления, но такого сожжения не бывает. Почему? Потому, что уготован другой огонь, никогда неугасающий. Тот, Кто являл такой гнев за один грех, не принял ходатайства Авраама и не был удержан жившим там Лотом, как пощадит нас, совершающих столько зла? Не может быть этого, не может.
8. Но не ограничимся этим, а представим и других наказанных, чтобы многочисленнейшими примерами убедиться в истине говоримого. Все вы слышали о фараоне, царе египетском; вы знаете и о наказании, какому он подвергся, как он вместе с колесницами и конями и со всем войском был потоплен в Чермном море. А чтобы вам узнать также и о наказаниях иудеев, послушайте Павла, который говорит: не станем блудодействовать, как некоторые из них блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи: не будем роптать, как некоторые из них искушали и погибли от змей. Не ропщите, как некоторые из них роптали и погибли от истребителя (1Кор.10:8-10). Если же и те испытали такие наказания за свои грехи, то чего не потерпим мы? Теперь мы не терпим ничего тяжкого, но поэтому особенно и нужно страшиться, так как не к тому мы сберегаемся, чтобы не терпеть наказания, но чтобы потерпеть большее, если не исправимся. Те не знали о геенне — и были предаваемы здешним наказаниям; а мы за грехи, какие сделаем, если и не потерпим ничего прискорбного в настоящей жизни, то испытаем все в будущей. Да и разумно ли было бы, чтоб те, имевшие вполне юношеские понятия, столько страдали, а мы, получившие совершеннейшее учение и делающие гораздо худшие, чем те, грехи, избежали наказания? Хотите ли слышать и о прочих их несчастьях, какие претерпели они в Палестине от вавилонян, ассириян и македонян? Сколько переносили они голода, зараз, войн, пленений при Тите и Веспасиане? Прочитайте книгу Иосифа, в которой он описал взятие Иерусалима, и вы узнаете эти печальные события. Между прочими бедствиями они терпели такой крайний голод, что ели даже свои пояса, обувь и еще гнуснейшие вещи, — потому что нужда заставляла есть все, как говорит упомянутый писатель. И этим они не ограничивались, но ели даже собственных детей. Как же, тогда как те претерпели такие наказания, мы, которые делаем худшее, чем, они, избегнем наказания? Ведь если они были наказаны тогда, то почему мы не наказываемся теперь? Не ясно ли и для слепого, что это потому, что нам готовится наказание в будущем, как я часто говорил. При этом нужно подумать и о том, что бывает в настоящей жизни, и мы не станем отвергать геенны. Если Бог праведен и нелицеприятен, как и действительно Он таков, то почему здесь одни за убийство терпят наказание, а другие нет? Почему из прелюбодеев одни наказываются, а другие умирают ненаказанными? Сколько гробокопателей избегли наказания, сколько разбойников, сколько корыстолюбцев, сколько грабителей? Итак, если не будет геенны, то где они понесут наказание? Убедим ли мы противоречащих, что учение о ней — не басня? Оно так истинно, что не мы только, но и поэты, и философы, и баснописцы рассуждали о будущем воздаянии и утверждали, что нечестивые наказываются в аду. Хотя они и не могли сказать об этом согласно с истиною, так, как есть на самом деле, потому что они руководились умозаключениями и неверно слышанным нашим учением, — однако они признавали некоторый образ суда. Они упоминают о некоторых реках, исполненных плача и огня (о Коците и Пирифлегефонте), о воде Стикса и тартаре, настолько отстоящем от земли, насколько она от неба, и о многих других способах наказания; также, в свою очередь, об Елисейском поле, об островах блаженных, о цветистых лугах, о великом благоухании, о тонком ветре, о сонмах, там обитающих, одетых в белую одежду и поющих некоторые гимны, вообще о воздаянии, ожидающем и добрых и злых по удалении из здешней жизни. Итак, не будем отвергать геенны, чтобы нам не впасть в нее, — ведь неверующий делается более беспечным, а беспечный непременно попадет в нее, — но будем несомненно верить и постоянно говорить о ней, и тогда мы не скоро станем грешить. Памятование о таковых словах, как бы некоторое горькое лекарство, может истребить всякий порок, если оно будет постоянно жить в нашей душе. Будем же пользоваться им, чтобы, совершенно очистившись, нам удостоиться увидеть Бога, насколько людям возможно увидеть Его, и чтобы получить будущие блага, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа. Ему слава во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА О ВОЗДЕРЖАНИИ
Слово о воздержании мне всегда представляется весьма полезным и приличным для Христовых рабов; в особенности же теперь нам благовременно будет обратиться с ним к вам, так как, облекшись во Христа, чада Церкви наиболее должны заявлять себя воздержанием, предпочтительно пред остальными добрыми качествами. Ведь, если бы кто при виде атлетов, обыкновенно являющихся на Олимпийские игры и намащенными, сходящих на ристалище, заговорил с ними о борьбе, самообладании и победе, то он, по справедливому суждению всех, сделал бы это благовременно. Так и нам теперь, при виде подвижников Спасителя, в божественных таинствах восприявших силу от Св. Духа, которых мы намереваемся выслать на духовное состязание, естественно побеседовать о воздержании. В человеческих состязаниях венцы даются после победы, а на Христовых ристалищах — прежде ее. Для чего же Христос посылает нас на борьбу уже в венцах? Для того, чтобы внушить врагам страх, а наши чувства возбудить; чтобы, взирая на дарованную нам от Бога честь, мы и не говорили, и не делали ничего недостойного Господа. Если какой-либо царь, одетый в багряницу и украшенный короною на голове, под влиянием естественных страстей совершает что-либо недостойное царского величия, то сейчас же, как только взглянет на царскую одежду, исправляется и заботится о том, чтобы после этого не оказаться снова во власти гнусных страстей. Также и ты, облекшийся во Христа, спасшись от постыдного душевного вожделения, непрестанно устремляй взор на божественное одеяние — и тотчас станешь более крепким и избежишь опасности от козней лукавого. Итак, прекрасное, конечно, дело одобрять и хвалить воздержание, но обладать им — еще прекраснее. И, без сомнения, не мало побуждаются к воздержанию те, кто много говорит о нем и слушает. По этой-то причине Богу и было благоугодно прославление добродетелей святых мужей в Священном Писании, чтобы все люди склонялись к подражанию им и чтобы, тщательно идя по их стопам, они вели воздержную жизнь. Если во время состязаний в гимнастических училищах многие, при виде увенчанных атлетов, воспламеняются, раздеваются и переносят много усиленных и напряженных трудов, чтобы заслужить венки из ветвей маслины или лавра, то с какою, следовательно, стремительностью мы должны напряженно заботиться о воздержании, при виде других, уже увенчанных от Бога, — чтобы и нам заслужить добрыми спасительными делами это украшение — небесные венцы. Как же не тягостно и как же не заслуживает великого гнева то обстоятельство, что атлетов приманивают лист лавра или оливы и слава этой преходящей жизни, а нас ни мало не побуждают дары Христовы к тому, чтобы оставить всякую похоть и вожделениям предпочитать страх Божий? Далее, не одни только люди, — видим мы, — подражают себе подобным, но также и неразумные существа. Часто голубки, при виде отлетающей одной из них, тотчас следуют за нею все, и благородный жеребенок, резвящийся в конском табуне, увлекает за собою весь табун. И между вами, как бы в стаде Христовом, находится прекрасная молодая отрасль — воздержаннейший Иосиф, своею небесною резвостью призывающий нас — сорабов к подражанию ему. Итак, воспляшем вместе с прекрасным юношей духовный танец, восхваляя его воздержание не одними только словами, но и чрез подражание его делам. Он был рачительным и постоянным стражем воздержания, хотя мог отдавать повеления самой царице и в пышности и роскоши проводить богатую и полную удовольствий жизнь. Хотя мог быть господином таких и столь великих благ, однако, обсудив, что богатство, могущество и слава преходят вместе с настоящей жизнью, и что выгода от них — только временная, а что нет никакого конца у одной только добродетели, он, поэтому, набросил на удовольствия — как бы некоторую узду — страх Христов. Богатство же, пышность и обещание своей госпожи он осмеял, считая страдания в темнице более приятными, чем жизнь в прекрасных чертогах, — хотя для тех, кто отменно благообразен телом, властвовать над удовольствием и трудно. Он же представил такой образец воздержания, что красотою своей души затемнил красоту своего тела, что в виду благообразия его тела он должен быть уподоблен некоторой прекрасной звезде, а в виду прелести его души должен быть уподоблен ангелам. Нам же надлежит удивляться не только воздержанию юноши, но и тем опасностям, каким он из-за того подвергался, считая дело служения удовольствиям более тяжким и более страшным, чем какова даже смерть. Ему будет удивляться тот, кто тщательно исследует его добродетель и кто взвесит то, в какие времена он сохранил чистою свою душу. Он сохранил свободу ума прежде явления на земле Господа и Творца вселенной. Он воспитывался в доме нечестивых; многие склоняли его к очень дурным делам; у него не было учителя воздержания. Все были рабами удовольствия, — потворствовали своему чреву, не делали ничего благочестивого, ничего святого; однако, живя среди столь многих и таковых нечестивцев, когда увидел возлежавшую — невоздержную свою госпожу, то не оказался предателем небесных сокровищ, но сохранил храм Св. Духа неопустошенным, предпочитая умереть, чем служить удовольствиям. Он еще не слышал слов Павла, что тела наши суть члены Христовы (1Кор.6:15); но прежде, чем услышал божественный голос, он, уча нас в церквах, как нам надлежит бороться и сохранять неповрежденною душу, явил себя не уступающим по своему значению тем, кто были почтены небесными обещаниями. Если я, — может сказать Иосиф, — живший до рождества Христова и не слышавший возвышенного апостола Павла, восклицавшего, что наши тела — суть члены Христовы, думал, что Божиим рабам приличествует повелевать удовольствием, и не оказался расточителем воздержания, хотя пред моими глазами было приготовлено много опасностей, то в какой степени надлежит вам жить в воздержании со страхом и трепетом, чтобы не оказаться недостойными почести и чтобы члены Христовы не сделались членами блудодейцы! Это слово может оградить воздержанием всякую душу; это слово легко тушит и пылающие вожделения. Падающий в огонь дождь так легко не подавляет пламени, как заставляет увядать дурные вожделения, допущенные в душу. Такие же речи нам может говорить и великий Иов, который не только был тщательным блюстителем воздержания, но даже положил для своих глаз закон, по которому они не должны были смотреть на лицо девицы, из боязни, чтобы сверкающая красота как-нибудь не обольстила его ума (Иов.31:1). Кто не удивился бы и не пришел бы в изумление при виде того, что этот муж, поистине храбро боровшийся с диаволом и разрушавший все хитрые замыслы лукавого, бежит от лица молодой женщины и отводит глаза от созерцания красивой девицы? Видя приступающего диавола, он не убежал, но, полагаясь на свои силы, остался на месте, как лев; при виде же девицы он не остановился и не мешкал, чтобы рассмотреть ее красоту, но немедленно ушел. Без сомнения он думал, что в борьбе с демонами нужен мужественный и отважный дух, а в деле заботы о воздержании победа уступается не вследствие общения человека с девицами, но вследствие удаления от них. Итак, кто дает обещание девства, тот получит советы от воздержнейшего из всех людей, который и сам еще до воплощения Христа был столь рачительным блюстителем воздержания. Не следует с пренебрежением слушать о том, что и до воплощения Христа являлись праведники, представлявшие такой образец воздержания. Ведь тогда не было на-лицо того, что с такою силою побуждало бы к этой добродетели, и даже девам не вменялось в преступление их нерадение о сохранении воздержания. Как же это так? Да ведь по этой причине высочайший Бог, Творец вселенной, и принял наш образ, чтобы свести с неба целомудрие ангелов. Итак, если и после такой чести люди предаются чувственным удовольствиям, то невозможно и выразить величины их безрассудства, в силу которого, делая члены Христовы членами блудницы, они ослабляют проявление милосердия Божия к ним и, насколько от них зависит, делают его бесполезным для них. Демоны слушают и страшатся, так как Бог не допускает им соединяться с Собою, а нас соединяет с Собою. И после этого некоторые из верных дерзают разрывать связь со Христом и соединяться с блудницами? Не столь велико зло упасть с неба в грязь, сколь велико зло, сделавшись членом Христовым, лишиться божественной почести и стать членом блудодейцы. Поэтому, когда порочное вожделение воспламеняет душу, тотчас вспоминай о Христе, помышляй о том, что пред тобою стоит Павел, увещевающий тебя и говорит: разве не знаете, что тела ваши суть члены Христовы? Итак отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? (1Кор.6:15). Если ты приведешь себе на память эти слова, то сейчас же увидишь, как убежит от тебя похоть. Если целомудренная и благонравная госпожа одним своим видом тотчас делает целомудренными своих служанок, преданных постыдной страсти, то что удивительного, если воспоминание о Христе немедленно умерщвляет беспокоящую тебя похоть? Всегда имей пред своими глазами крест блистающий, и ты за это время уйдешь чистым от грехов. Как облачный столп — образ нашего креста — покрывал народ еврейский, чтобы он не потерпел какого-либо зла от египтян (Исх.13:21), так и крест пред нашими глазами, созерцаемый нами, тотчас отгоняет всякую злую похоть. Ведь он — спасение нашей души и спасительное противоядие от гнусных вожделений. В самом деле, немощи тела исцеляются искусством врачей, а больную душу немедленно излечивают Христовы изречения. Поэтому и тех людей, которые согрешили и еще служат удовольствиям плоти, просим и умоляем пробудиться и образумиться, чтобы им не оказаться совсем во власти страстей, не быть унесенными их натиском и добровольно не подпасть горькому рабству, но чтобы противостать в воинском строю, укрепить свой ум страхом Христовым и выгнать из крепости жестокую владычицу, так чтобы, по удалении всякого порока и множества грехов, мы могли со святою и чистою душою приступить к божественным и страшным таинствам великого Бога и Спасителя Иисуса Христа, Которому слава и власть во веки веков. Аминь.
ОБ УТЕШЕНИИ ПРИ СМЕРТИ
Слово 1-е
1. Внимайте, братие, в молчании, чтобы не пролетели мимо вас слова полезные, а иногда и необходимые. Тогда особенно и нужно врачевание, когда бывает тяжкая болезнь; тогда и надобно тщательно прикладывать целебную примочку, когда глаз страдает от боли. Впрочем, и тот, у кого нет этой болезни, пусть не ропщет, но лучше пусть выслушает, потому что и здоровому неизлишне знать полезное врачество. А у кого в настоящее время умственное око расстроено и страдает от боли, тот пусть будет еще более внимательным, чтобы открыть свое око для принятия врачества спасительной беседы, от которой можно получить не только утешение, но и облегчение. Известно, что если у кого болит глаз и если больной не согласится открыть его врачу, чтобы влить целебную примочку, то примочка будет течь по наружной поверхности века, а глаз останется больным; так и ум человека, пораженного скорбью, если вследствие чрезмерной печали не откроет себя для слова, то, не приняв спасительного увещания, начнет болеть еще сильнее, и, может быть, подвергнется тому, что указано в Писании: печаль мирская производит смерть (2Кор.7:10). Блаженный апостол Павел, учитель верующих и благотворный врач, сказал, что печаль бывает двоякого рода: одна добрая, а другая злая, одна полезная, а другая бесполезная, одна спасительная, а другая пагубная. А чтобы мои слова не показались кому-нибудь сомнительными, я приведу сами слова его. Он говорит: печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению; это — печаль добрая. Затем следует: а печаль мирская производит смерть; это — печаль злая.
2. Посмотрим же, братие, полезна ли или бесполезна та печаль, которая теперь занимает нас, которая теперь наполняет нашу грудь и слышится в самом голосе; может ли она принести пользу, или вред? Представим, что лежит бездыханное тело, лежит на столе человек без человека, члены без духа; ему кричат, а он не отвечает; его зовут, а он не не слышит; лежит с бледным лицом, с измененным видом, в котором выражается сама смерть; при этом вспоминаются его непрерывное молчание, удовольствие и польза, которые от него были, или могли быть; вспоминаются его отношения к другим, приходят на ум его приятнейшие слова, долговременное обращение с ним. Вот, без сомнения, то, что извлекает слезы, вызывает рыдание и повергает всю душу в глубокую печаль! Против этого, столь сильного, столь крепкого оружия скорби, надобно, прежде всего, поставлять ту мысль, что все, рождающееся в этом мире, необходимо должно умереть. Это — закон Божий и неизменный приговор, который изречен был праотцу человеческого рода, после его грехопадения, в словах Божиих: прах ты и в прах возвратишься (Быт.3:19). Что же случилось нового, если человек, на это рожденный, выполняет закон и приговор божественный? Что нового случилось, если родившийся от смертных соответствует своей природе в том, чего избежать не мог? Нет ничего необыкновенного в том, что существует издревле; нет ничего неслыханного в том, что случается каждодневно; нет ничего особенного в том, что всеобще. Если мы знаем, что деды и прадеды наши прошли этим же путем смерти, если слышали, что, наконец, и сами патриархи и пророки, от Адама первозданного, переселились из здешнего мира не без смерти, то возведем душу свою из глубины печали; ведь здесь человек отдает долг, которым он был должен. Как же можно печалиться, когда отдается долг? Подлинно, это — долг, которого невозможно заплатить никакими деньгами, — долг, от которого не избавляет ни мужество, ни мудрость, ни могущество, и которого не могут отклонить от себя, наконец, и сами цари. Я, конечно, посоветовал бы тебе усилить свою печаль, если бы это дело происходило от нерадения или от скупости, тогда как можно было бы тебе своими средствами откупиться от него, или отсрочить его; но если это Божие определение, твердое и неизменное, то мы напрасно скорбим и спрашиваем себя: почему такой-то умер, когда написано: Господни, Господни врата смерти (Пс.67:21)? Таким образом, если принять во внимание это общее условие нашей жизни, то отягченное око сердца начнет чувствовать облегчение, как бы от приложенной к нему первой примочки.
3. Я знаю, скажешь ты, что это общая участь; знаю, что тот, кто умер, заплатил долг; но я представляю происходившее от него удовольствие, припоминаю отношения его к другим, вспоминаю об его обращении. Если ты поэтому предаешься скорби, то ты действуешь ошибочно, а не руководишься разумом. Ты должен знать, что Господь, Который дал тебе это удовольствие, может дать и другое, лучшее; и Тот, Кто доставил тебе такое знакомство, имеет достаточно силы вознаградить тебя другим образом. Что касается пользы, то ты, как смотришь на свою пользу, так же должен думать и о пользе умершего; может быть, это для него полезнее, как написано: восхищен, чтобы злоба не изменила разума его; душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия (Прем.4:11,14). А о сообществе с ним что мне сказать, когда самое время приводит его в такое забвение, как будто его никогда не бывало? Поэтому, что производит время и смена дней, то гораздо более должны производить разум и здравое суждение. Особенно же надобно помышлять о том, что Божественная мудрость изрекла чрез апостола: печаль мирская производит смерть (2Кор.7:10). Итак, если и удовольствие, и настоящая польза, и знакомство составляют предметы здешнего мира и радости века скоропреходящие, то, смотри, ради них падать духом и сокрушаться сердцем не есть ли поистине смертельная болезнь? Опять и опять я повторю те же слова: печаль мирская производит смерть. Почему же она производит смерть? Потому, что чрезмерная печаль обыкновенно доводит или до сомнения, или до пагубного богохульства.
4. Но, скажет кто-нибудь, как же ты запрещаешь оплакивать умерших, когда и праотцы плакали, и Моисей, раб Божий, и затем многие пророки, — особенно же, когда и праведнейший Иов разодрал свою одежду по случаю смерти сыновей своих (Иов.1:20)? Не я запрещаю оплакивать умерших, а просветитель народов — апостол, который говорит так: не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды (1Фес.4:13). Те, которые жили до закона, или находились под тенью закона, оплакивали своих мертвецов; но свет Евангелия не может так помрачаться. И они справедливо плакали, — потому что еще не приходил с небес Христос, Который осушил этот источник слез Своим воскресением. Они справедливо плакали, — потому что смертный приговор оставался еще в силе. Они справедливо проливали слезы, — потому что еще не было проповедано о воскресении. Хотя тогда святые и ожидали пришествия Господня, но между тем оплакивали умерших, потому что еще не видали Того, Кого ждали. Наконец, Симеон, один из ветхозаветных святых, который прежде также беспокоился о своей смерти, после того, как принял, на руки Господа Иисуса еще младенцем во плоти, с радостью приветствует свою кончину и говорит: ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели