Твой день и час

Соколовский Владимир Григорьевич

— Богато живете, — сказал Носов, взяв со стола и разглядывая баночку с икрой.

— Ну как же… В торговле работаем, не где-нибудь… — отозвалась Коскова. Она, вся красная, сидела на диване и дымила сигаретой. Изба была наполнена этим дымом — его не могла вытянуть даже распахнутая форточка.

— Ой, как хорошо, что вы пришли-и… — сладко запела Людка Савочкина, подкравшись сзади и погладив его по плечу. — А то нам так страшно, бедным, одиноким. Завтрашний праздник вот решили отметить, День Победы. Вы ведь не откажетесь, верно? Ну, держите! — она налила в рюмки.

Не стоило, пожалуй, пить с этими темноватыми бабенками. Но так соблазнительно мерцал в рюмке на свету золотой коньяк, так болела голова… Преодолевая неприязнь и раздражение, он с трудом проскрипел: «Ну, за праздник… давайте, что ж!» — и выплеснул в рот терпко пахнущую жидкость. Она сразу покатилась внутрь, не обожгла даже неба и гортани. Взял лимонный ломтик, вяло пожевал. Продавщицы улыбались, хоть глаза и поблескивали настороженно.

— Может, вам сразу вторую налить? — спросила хозяйка. — Вы не беспокойтесь, этого добра у нас есть.

— Что мне беспокоиться! — Носов небрежно махнул рукой. — Это вон ей надо беспокоиться, — и указал на Коскову. Та вдруг заплакала. «Ой, я не могу-у…» — бормотала она.

— Ладно, перестань, — сказал Носов. — Знаю я все. Будем мы ловить твоего Тольку. И зря вы, сучки, жалобы на меня валяете в прокуратуру. Ну накажут, ну и что толку? О другом надо думать…

— Вы уж нас извините, — в Людкином голосе прорезался сладкий тон миротворицы. — Растерялись, что же, бывает… Наплевать на эту жалобу. Конечно, найдете вы Тольку. Он ведь хвастун такой, дурак… Ой, да хватит! Праздник завтра или не праздник? Анька, кончай реветь, такой гость у нас! Давайте… на брудершафт!

— Еще чего не хватало! — буркнул Михаил. Но налитое все-таки выпил. Людка сидела рядом на диване, прижимаясь большой тугой грудью.

— Това-рищ следователь, товарищ старший лейтен-ант… — ворковала она. — А можно вас просто Мишей звать? Мне это нравится. У меня был один знакомый прапорщик… тоже Мишей звали…

Анька хихикала — сначала неуверенно, потом все смелее и смелее. Но Михаил не мог уже сбросить овладевшего им блаженного оцепенения. Кайф! Ка-айф… И эта Людка рядом… ведь хороша же, собака!.. Вдруг она повернула его голову и впилась в губы. «Ну, давай выпьем еще… — шептала она. — Двинься давай ближе… вот так!» Он отстранился и замотал головой. «Не-ет… — хрипел он. — Ну перестань, перестань…» Следующую они действительно выпили на брудершафт и поцеловались — длинно и страстно.

Затем все как-то закувыркалось у него в голове, и он плохо уже воспринимал дальнейшее: что-то они кричали, хохотали, пели… Запомнились только желтые, бешеные Людкины глаза, когда она присасывалась к нему.

Очнулся в темноте, от неясной, тревожащей тело возни. «Ну же… ну же…» — шептала Людка. Он прижался к ней, вспомнил ее тело, пытался ласкать, — однако ничего у него не выходило. «Не… могу…» — обессиленно сказал он, откидываясь на спину. «У, мусорок, — в Людкином голосе слышались злоба, ненависть. — Даже и на это-то толку у вас не хватает…» У Носова не было сил даже обидеться, в мозгу вспыхивали и разлетались ослепительные ракеты. «Надо бы стопку дернуть», — подумал он, но не мог заставить себя подняться. С дивана доносился храп — там дрыхла Анька Коскова.

Потом он снова проснулся — оттого, что хлопнула дверь. Было совсем светло. Рядом сопела Савочкина.

Оделся, глянул на часы — шесть, бож-же мой… Дома ждут Лилька, Димка — а он опять проторчал ночь у каких-то профур. И то, что происходило с ним вчера, начиная с ухода из кафе — представилось горячечным, прерывистым, тошнотным сном.

Косковой уже не было на диване — это она, видно, хлопнула дверью, уходя. Обшарил глазами стол — и не нашел ничего, видно, вчера все выпили. И опохмелиться нечем. А, плевать! Главное — скорей, скорей отсюда! Домой.

Он довольно быстро выбежал на середину поселка и сел в пустой еще автобус. Похмельные мысли одолевали его. Как-кая чушь кругом, ерунда… Вот весна на дворе, май и зелень — а что ему эти май и зелень? У него свои дела, свои заботы: пьянка в кафе, куда он проник с черного хода; ночной вытрезвительский фургон; грязный участок; внештатник Витя; темные развратные бабенки-торговки…

Дрожь колотнула его, и слезы выступили на глазах.

ДЕВЯТОЕ, ПЯТНИЦА

1

Вопреки ожиданиям, Лилька встретила его спокойно, лишь горько усмехнулась:

— Ну и как там твое дежурство? Опять, вижу, не просыхал.

— Да чепуха вышла, понимаешь? Мы вчера действительно маленько отметили, и вдруг — прокурор вызывает: «Балин с ножом ходит по Заостровке, угрожает убить сожительнцу. Немедленно выезжай туда и организуй задержание». Вот и пришлось ехать. Дежурили с участковым и оперативниками у нее дома и у его родителей. А холодно было! Вот и пришлось водкой отогреваться.

Этот вариант он сочинил дорогой. И, зная Лилькины слабые места, уверен был: должно сработать.

— Ой, а кто это такой — Балин? За что он ее хочет убить?

Михаил начал плести ей какую-то сентиментально-душераздирающую лапшу, — Лилька размякла, и уж готова была, кажется, сама отослать мужа на все праздники ловить плохого, преступного человека — но успела спохватиться:

— Мы ведь обещали Димке демонстрацию. Ты помнишь?

— Ну как же!

— Давай тогда ешь, брейся, одевайся.

На митинг и демонстрацию надо было идти в любом случае. Потом на воинское кладбище. К отцу в госпиталь. И отношение к этому дню было у Михаила совсем другим, чем к иным праздникам. Те годы, когда люди страдали в тылу и погибали на фронте, были для Носова полны светлого, высокого значения. Он всегда очень оскорблялся, если о войне говорили с насмешкой или уничижительно. Нет, Девятое мая — святой день. А нынче к тому же еще и юбилей!

Он сидел на кухне, пил крепкий чифир; зашла Лилька, села сбоку стола.