Твой последний шазам
Шрифт:
Дятел спал запутавшись в простынях, Трифонов, как бревно — лицом вниз.
Я тихо встал, оделся, отыскал баллончик, который притащила Саша.
Небо светилось розовым светом. И вокруг стояла идеальная, нежная тишина.
Я спокойно вышел на территорию Юпитера через дыру, которую показала нам врачиха, но где искать нужный корпус представлял приблизительно. Знал, что возле фонтана, а на стене звёздная мозаика.
Дорожка перед корпусом была широкая, асфальт гладкий и чистый. Одно удовольствие оставить памятную надпись.
Было
Я встряхнул баллончик, выпустил пробную струю и старательно вывел большущую букву «Я». Белые капельки краски осели на ногах. «Люблю» тоже далось без труда, но перед тем, как написать последнее слово, я остановился и завис.
Постоял так немного, затем сделал глубокий вдох и одним махом закончил фразу, поставив на конце восклицательный знак. Отошёл немного в сторону и залюбовался — вышло размашисто и красиво: Я ЛЮБЛЮ ЗОЮ!
Жаль, что она не увидит.
Саша обязательно подумает на Тифона. И вспомнив, с каким лицом он говорил: «я таким не занимаюсь» меня разобрал дикий смех.
Вернулся к себе, лёг и тут же уснул. А проснулся, было уже два.
В первый момент я перепугался, а потом дошло, что сегодня должны рушить второй корпус и у нас выходной.
Выполз из домика, прошлёпал босиком до бочки и облился с головой. Затем тихо вошел в восьмой домик и включил чайник. Кровать Артёма была пуста. Значит точно уехал.
Налил себе зеленого чая, нашёл пачку овсяного печенья с изюмом и блаженно развалился на улице за столиком.
Мышцы немного ныли, но это была приятная, тонизирующая боль, и чувствовал я себя очень энергетически заряженным.
И тут заметил на дорожке Бориса. Удивительно — второй раз за два дня.
— Эй, ребят, там по вашу душу полиция, — издалека крикнул он. — Сейчас подъедут.
Однако эта информация, как и то, что он торопился предупредить, оказалась совершенно бесполезной, поскольку в ту же минуту белая полицейская машина выкатилась из-за поворота.
Полицейских было двое. Всё, как полагается: толстый и тонкий. Только толстый был очень толстый, прямо-таки жирный. И высокий. Красный, одутловатый и обливался потом. А тонкий выглядел тонким, только в сравнении со своим напарником.
От удивления я перестал жевать и застыл не шевелясь, не дыша и, кажется, даже не моргая. Мелькнула мысль о кукурузе, но то было два дня назад.
— Добрый день. Капитан Можаев, — тонкий козырнул, а толстый грузно свалился на лавку и, мне показалось, что от такого перевеса меня немедленно катапультирует в космос, но лавочка только хрустнула, а стол накренился в его сторону.
— Дай воды, — попросил он.
Я достал бутылку и стакан.
— Сколько вас здесь? — спросил Можаев.
— Пятеро, — ответил я, но потом вспомнил, что Артём уехал и поправился. — Четверо.
Он огляделся по сторонам.
— Где остальные?
— Спят.
— Тащи
— А чего случилось?
— Что случилось, то случилось, — неопределенно ответил Можаев. — Давай, живо.
Через пять минут парни выползли из домиков. Тифон с Дятлом хоть штаны натянули, а Макс так и вышел в трусах.
Паспорт вынес только Тифон. Терпеливо дождался пока толстый посмотрит и сразу забрал.
— Ладно, — сказал Можаев. — Садитесь и рассказывайте, что нашли, где и как?
Мы зависли минут на пять. В воздухе, казалось, слышно, как ворочаются наши мозги.
— Простите, — произнес Трифонов скрипучим, как ржавая калитка, голосом. — Вы не могли бы пояснить, о чем идет речь.
Опыт общения с полицией у него был довольно приличный, и он умел с ними разговаривать так, чтобы не нарываться и аккуратно соскочить.
— Ну, вот начинается, — покачал головой толстый. — Вы же взрослые парни. Давайте без этого.
Дятел за стол не садился. Мялся неподалёку.
— Всё, что представляет собой культурно-историческую ценность принадлежит государству, — с большим трудом цепляя одно слово за другое, произнес толстый. — Так что выкладывайте.
Повисла очередная пятиминутная пауза и переглядки. Каждый из нас надеялся, что кто-то другой допрёт.
— Ну, ребят, понятно, что всё тут вроде бы ничейное, — довольно миролюбивым тоном произнес Можаев. — Но вы же граждане своей страны. Вы же понимаете, что, как мы с вами живем, зависит от каждого человека. Вот вы идете по улице, вы же не бросите окурок на асфальт. Потому что это наше общее дело. Наша страна. Нас и так постоянно все хотят ограбить и кинуть. Но то враги и с ними можно не церемонится. А воровать у своих же — называется крысятничество.
Услышав про «крысятничество» Тифон прямо-таки закипел, но говорить изо всех сил пытался ровно:
— Что мы сделали-то? Кого кинули? Что украли? Можно конкретно?
— Короче, — толстый хлопнул ладонью по столу и пара капель пота с его лба упали на доски. — Тащите всё, то нашли.
Дятел ахнул в голос, до него дошло. До меня тоже. Только как они могли узнать про медали, я понять не мог и от этого всё ещё тормозил.
Лицо Тифона сделалось жёстким и непроницаемым: ничего не знаю, ничего не понимаю, только теперь совсем по-другому.
Однако Макс, ни слова не говоря, развернулся и направился в дом. Внутри у меня всё ухнуло. Отдавать медали было ужасно жалко. Они нам даже про двадцать пять процентов не сказали, хотя Дятел заверял, что положено.
Макс вернулся быстро. Принес кулек из футболки и высыпал перед ними на стол разную ерунду, найденную среди мусора: непроявленную фотоплёнку, пузатые гирьки от кухонных весов, стеклянного олимпийского мишку, перочинный ножик, сделанный в СССР и прочую мелочь.
Полицейские оглядели всё это барахло и толстый сквозь зубы раздраженно процедил: