Твой последний шазам

Мартин Ида

— Не нужно, — морщится Артём.

Поднимаемся по лестнице на другую сторону шоссе. Мужик догоняет, дергает меня за рукав и кивает на подсвечивающийся особняк.

— Вон, тот дом. Видите? Дом купца Игумнова. Он был очень богатым человеком, совладельцем Ярославской мануфактуры, имел в Сибири золотые прииски.

— Чего ты хочешь? — неодобрительно косится на него Артём.

— Это его московская резиденция, — продолжает бомж. — Дом в виде сказочного дворца. Голландский кирпич, кафель из фарфора — все дела. Игумнов нанял ярославского

зодчего, как его… На «П» как-то… Чёрт! Сейчас вспомню.

— Ладно, свободен, — пытается отделаться от него Артём.

Но мужик не отстает.

— Короче тот парень выстроил эту красотень, а Игумнов взял и не заплатил ему. И тогда… Тогда бедный зодчий проклял дом, а затем покончил с собой. Спустя время Игумнов поселил здесь свою женщину, у которой бывал наездами. И вот однажды, возвратившись не вовремя, он застукал её с любовником. В общем, не долго думая, любовника выгнал, а её замуровал в стене заживо, — мужик таинственно замирает. — И теперь в этом доме по ночам часто видят красивую грустную женщину в белом.

— Кошмар какой, — шутливо ужасаюсь я.

— А что? — Артём крепко сжимает моё плечо. — И правильно сделал. Я бы тоже замуровал.

— Это жестоко, — мне немного смешно, но он серьёзно смотрит мне в глаза.

— Измена — тоже жестоко. Это предательство. За него люди на девятый круг ада попадают.

— Всё, что делается из любви, всегда за гранью добра и зла[1], — многозначительно сообщает бомж, обрадовавшись, что мы обратили на его историю внимание.

— Откуда вы всё это знаете? — удивляюсь я.

— Тут постоянно туристов водят, — бомж довольно щурится. — Я и на английском, если хотите могу.

— Не надо на английском, — Артём дает ему ещё сто рублей, чтобы отвязался и поворачивается ко мне. — Теперь, если что, буду знать, что с тобой делать.

Всё утро, пока я собиралась на теплоход, мама ходила за мной и твердила: «Не забудь зарядить телефон, не забудь зарядить телефон». Я пыталась объяснить, что семидесяти процентов мне хватит до конца дня, но с мамой это бесполезно.

Пришлось всё-таки вытащить его из сумки и поставить заряжаться, а через пять минут, мама закричала: «Вита, за тобой приехали», я выглянула в окно — и правда: Ярослав как раз вышел из такси.

Чтобы не заставлять Ангелину Васильевну ждать, я схватила вещи и выскочила из квартиры, вспомнив о том, что телефон остался на зарядке, только минут через пятнадцать, после того, как отъехали.

На теплоходе я плавала впервые. Он был большой, белый и прекрасный.

Ярослав тоже весь в белом, как настоящий капитан корабля, помог нам с Ангелиной Васильевной подняться на борт и забрал вещи, чтобы отнести в каюту, а мы остались на палубе — посмотреть, как теплоход, издав прощальный гудок, отчалит от причала.

Медленно поплыли здания, деревья, мосты, волны переливались и качались. Качались и переливались. В едином размеренном, идеальном ритме. В плавном, монотонном, неторопливом ритме. Качались и качались.

От

искрящейся воды веяло свежестью, которой в городе уже не было вторую неделю, а берега всё качались и качались.

В машине меня тоже иногда укачивало, но редко, только когда папа долго стоял в пробке и от раздражения начинал быстро разгоняться и резко тормозить, так что о своей морской болезни я понятия не имела.

К счастью, Ярослав быстро сообразил, что происходит и проводил меня в каюту, откуда я потом вышла всего два раза: на следующий день в Ярославле и уже по прибытию, в Москве.

Так плохо мне в жизни не было. Меня тошнило и тошнило, даже когда в желудке совсем ничего не осталось, а от тех таблеток, что дала Ангелина Васильевна я постоянно спала и только это немного облегчало мучения.

Время от времени ко мне приходил Ярослав, извинялся, что уговорил на эту поездку и пытался отвлечь. Приносил еду, рассказывал какие-то истории, показывал фотки и вообще вел себя очень достойно. Но всё это происходило как в тумане, как в продолжающемся осознанном сне, над которым я потеряла контроль.

Ангелина Васильевна тоже заходила, сидела и тоже извинялась. Так что мне приходилось извиняться в ответ за то, что порчу им поездку.

В таком же тумане остался и наш с ней разговор, точнее её монолог с перерывами на мои отлучки в санузел.

Она пришла, пододвинула стул к моей койке и объявила, что знает о нашем с Ярославом сговоре. Что поняла это сразу, как только я появилась у них, потому что отлично запомнила меня в том кафе, и сама показала Ярославу.

И что ей понятно, что между нами нет никаких чувств, ведь, когда влюбленные смотрят друг другу в глаза, их дыхание и сердцебиение синхронизируется, а у нас с ним ничего такого нет.

Поэтому она серьёзно поговорила с Ярославом, и он обещал сделать всё, чтобы «завоевать моё сердце», ведь надежная женщина — главная опора в жизни мужчины.

Всё это шло каким-то далеким фоном, словно радио, вещающее на заднем плане о международных событиях.

Из-за отсутствия окон и постоянного сна, я совершенно терялась во времени, не понимая утро сейчас или вечер и сколько дней мы плывем.

А причалили к берегу, на экскурсию Ярослав и не пошел, и пока остальные гуляли по городу, сидел со мной в тени на скамейке, развлекал разговорами и приносил воду.

Почти всё время мне снилось одно и тоже, прокручиваясь бесконечно повторяющимся кошмаром.

Обычно начиналось всё спокойно. Я находилась в каких-то гостях. То это была квартира Полины, то Зои, то Ярослава, то Анастасии Фёдоровны, то просто что-то совсем незнакомое.

Всякий раз, в квартиру кто-то звонил, и я должна была открыть дверь. Но на ней оказывалось множество замков, цепочек и затворов, и я долго-долго возилась, а, когда они уже все были отперты, смотрела в глазок, и передо мной появлялись уродливые, ещё более ужасные, чем в жизни, лица Хари и Гашиша.