Твой путь
Шрифт:
Он запер трактир и вместе со странной гостьей вернулся к себе. Уна вскочила навстречу и невольно ахнула, увидев бесчувственную девочку на руках Йоханна. Ей всегда чужое горе отзывалось, как своё, и на этот раз откуда-то из глубины души всколыхнулось горькое чувство жалости.
— Йоханн? — Уна подошла поближе, недоверчиво покосилась на него, слегка хмурясь. Присмотрелась к девочке: на вид той было солнцеворотов шестнадцать или семнадцать, маленькая, худенькая, того гляди, растает. — Кто это?
— Не знаю, — тихо ответил супруг. — Лорд Ланхолл привёз её и велел позаботиться о ней. Понятия не имею, откуда она взялась и что с ней случилось.
— Бледная какая… — Уна коснулась подбородка девочки, ласково провела по её волосам, тёмно-каштановым, неровно остриженным. —
— Винд сказал, что она потеряла память, и сам придумал ей имя — Ивенн. Приготовь горячую воду и чистую постель. Это всё, что ей сейчас нужно, — ответил Йоханн.
Уна отвела странной гостье горницу наверху, прибрала постель, обмыла лицо, руки, некоторые не особенно глубокие раны и ссадины девушки в тёплой воде, переодела её в одно из своих платьев. Одёжа оказалась Ивенн великовата: рукава и холщовая юбка были не по длине, но это было не столь важно. Вопреки ожиданиям хозяев, девушка не пришла в себя ни к вечеру, ни ночью, ни даже утром. Уна перенесла прялку в верхнюю горницу и осталась подле её постели. За работой время шло куда быстрее. Утром Йоханн ушёл в трактир, позволив супруге остаться дома и присмотреть за незнакомкой, и она взялась ухаживать за нею, как за маленьким пострадавшим ребёнком. Целительницей Уна не была, впрочем, как и никто в её роду, но некоторые навыки ухода за ранеными у неё всё-таки были: не раз приходилось осматривать и излечивать тех, кто искал приюта во Флавиде в период затяжной войны. Однако все ранения в этом случае были очень странными, можно было даже сказать, необычными — стоило Уне прикоснуться к какому-либо, как оно тут же вспыхивало едва уловимой искрой, и обожжённая кожа вокруг начинала чуть заметно светиться. Поначалу женщина боялась даже прикасаться, но позже привыкла и перестала обращать на это внимание, просто делала привычные перевязки, иногда снимала ткань и клала на раны и ожоги примочки. Прошло три дня; ранения, ссадины и порезы почти совсем затянулись, но Ивенн так и не открыла глаза. Иногда, когда Уна задевала особенно сильные ожоги или глубокие царапины, с её губ срывался то ли стон, то ли вздох, и ничего более. Она не реагировала ни на слова, ни на прикосновения, и Йоханну и Уне даже начало казаться, что у них не получится вернуть девушку к жизни. Однако на пятый день, когда хозяйка уже задремала в её горнице, оставив кудельку и прялку с веретеном, она вдруг тихо застонала, попытавшись приподняться, закашлялась и тут же рухнула без сил обратно на тонкую подушку. Уна вскочила, едва не опрокинув лавку, бросилась к ней. Ивенн лежала, как тряпичная кукла, глядя в потолок, губы её были крепко сжаты, а по щекам медленно сползали слёзы. Женщина опустилась на край её постели, взяла её руку в свою, осторожно погладила, стараясь не задевать повязки. Ивенн перевела взгляд на неё, однако ничего не сказала, только губы испуганно дрогнули.
— Не бойся, милая, ты в безопасности, тебя никто не тронет, — поспешила заверить её хозяйка, ласково гладя по рукам, плечам, но выражение лица девушки не изменилось: она всё так же молча плакала, глядя куда-то в сторону. — Меня зовут Уна. Как ты себя чувствуешь? Хочешь пить?
И хотя Ивенн ничего не ответила, она взяла со стола, придвинутого к постели, глиняную плошку, наполненную тёплым, почти горячим настоем из мёда, земляники и листьев мяты, и, приподняв голову девушки, попыталась её напоить. Едва сделав несколько глотков, Ивенн отстранилась и поблагодарила слабым кивком. После тёплого питья лицо девушки утратило сероватый, землистый оттенок, лёгкий румянец тронул бледные щёки, сухие трещинки на губах понемногу исчезли. Уронив голову на подушку, она закрыла глаза и снова забылась тяжёлым сном, но Уна вздохнула облегчённо: раз очнулась, значит, будет жить.
2. Остролист
Шло время, и с тех пор, как Винд останавливался в трактире, минула уже четвёртая седмица. Благодаря
К Ивенн супруги вскоре привязались, как к родной, да и она, казалось, полюбила их. Она всегда была тихой, спокойной, очень послушной, но ни слова от неё не добились ни Уна, ни Йоханн. В ответ на просьбу попытаться вспомнить хоть что-нибудь и рассказать о себе они получали только беззвучные рыдания, на все вопросы она отмалчивалась, сама же ничего не спрашивала, ничто её не интересовало. Как и предполагал Винд, девушка ничего не помнила ни о себе, ни о том, зачем пришла на Звёздный Путь, и самым печальным для супругов было то, что они, как ни старались, не могли помочь ей вспомнить. Но и не могли добиться от неё никаких рассказов: и на ласку, и на расспросы Ивенн в ответ упорно хранила молчание.
По ночам её нередко мучали кошмары. Уна, горница которой располагалась прямо за стеной, не раз слышала, как юная гостья вскрикивает и плачет во сне, изредка даже зовёт на помощь. Однажды ночью, не выдержав, женщина тихонько приоткрыла дверь и остановилась у порога. Тусклый, серебряный свет луны заливал небольшое помещение. Девушка спала, но сон её был тревожен. Короткие тёмные волосы разметались по подушке, одна рука свесилась с постели и почти касалась пола; тоненькие пальчики были крепко сжаты в кулак. Губы её шевелились, она что-то неразборчиво шептала, и Уна уже хотела было выйти, как вдруг Ивенн испуганно вскрикнула, рванулась в сторону и проснулась. Села, прижавшись спиной к тёплой бревенчатой стене, натянула тонкое лоскутное одеяло до подбородка, попыталась выровнять сбившееся дыхание. Уна подошла и села подле неё, не спрашивая позволения, обняла, как маленькую, прижала к себе, погладила по голове. Уткнувшись в её плечо, Ивенн разрыдалась.
— Ну что ты, милая? — встревоженно прошептала Уна, когда та понемногу успокоилась. — Что случилось? Спать не можешь?
— Простите, ежели напугала вас, — тихо ответила Ивенн, и хозяйка изумлённо ахнула, впервые услышав её голос — тихий, мелодичный, нежный. — Последние дни отчего-то не могу. Что-то снится, каждую ночь — одно и то же… Эти сны меня так пугают… Но когда просыпаюсь, уже ничего не помню… Всё будто в тумане.
Девушка провела обеими руками по лицу — ладони остались влажными. Посмотрела в окно — на тёмном небе кое-где сверкали далёкие колючие звёзды, и до утра было ещё далеко.
— Ты постарайся вспомнить, — подбодрила её Уна. — Расскажи, тебе станет легче.
Но Ивенн только отрицательно покачала головой.
— Навряд ли вы поймёте хоть что-то, — вздохнула она. — Даже мне понять не под силу. Я вижу лес, высокие травы, огонь голубого цвета. Он горит как будто бы кругом, и в этом кругу стою я и кто-то ещё, а кто — не вижу. Между нами свеча, такой маленький огарок свечи… А потом — что-то вспыхивает, что-то чёрное, у меня темнеет в глазах, и кто-то, кто стоит подле, заслоняет меня, а потом падает. И всё обрывается…
Уна задумчиво нахмурилась. И вправду, уж больно запутанный сон, непонятный, страшный. Что бы это значило? Быть может, что-то из прошлого этой девушки? Какая-то ниточка, зацепившись за которую, можно распутать весь таинственный клубочек? Но Уна не могла разгадать, впрочем, как и сама Ивенн, и даже предположить не взялась, поэтому просто пожала плечами.
— Ложись, дорогая. Тебе нужно выспаться хорошенько. Может быть, позже сама всё вспомнишь?
Уна поцеловала девушку в лоб и поднялась, а Ивенн послушно легла и отвернулась к стене, но до утра так и не смогла уснуть спокойно и с трудом дождалась, пока рассветёт.