Твой светлый дом
Шрифт:
— Кто говорит?
— Да Родька!
Дядя засмеялся, потрепал отца по плечу:
— Брось ты, Андрюша! Пацан наговорит… Степаныча самого давно в могилу тянуло. Он здоровье на фронте потерял. — Поставил стакан под парующую струйку, вытекавшую из трубки. — Хряпни-ка, Андрюша, свеженького бальзамчика. Первачок-крепачок!
«Ну зачем он приходит к Дяде? — с болью думал Родион за окном. — Чтоб задарма напиться вонючего самогона?… Сидит с ним, унижается! Ведь сам же не такой…» Он испытывал гнев и жалость к отцу, ненависть и отвращение к Дяде и Сеньке.
— Там кто-то есть! — вскочил на ноги Сенька.
Встревоженный Дядя распахнул дверь в сад:
— Дракон!
Пес выпрыгнул из темноты на свет. Дядя рассмеялся:
— Дракоша здесь. Он чужого не подпустит — в клочья разорвет.
Родион подождал за углом, пока закрылась дверь халупы, и пошел домой. Теперь он знал главного своего врага — Дядю. Это он довел отца до такого состояния, без него тут не обошлось. Прав был дед Матвей!..
А трубы, трубы-то в саду чьи? Может, Дядя сюда перепрятал свои или это… какие-то другие? Отец, кажется, ничего не знает о них. Как в этом разобраться?
«Пойду окажу про трубы Грише. Отвезем их на тачке в доильный цех, а потом пусть разбираются!» — решил Родион.
Глава десятая
В Аннушкиной комнате было тепло и тихо. На столе, заваленном книгами и чертежами, горела настольная лампа, на потолке отражались оранжевые круги — от печки. Матюхин босиком ходил по разноцветным ряднушкам с книгой и ерошил пятерней бороду.
Родион с порога объявил:
— Гриша, я нашел трубы!
— Какие трубы? — удивился Григорий.
— Да те, с комплекса.
— И много?
— Двенадцать штук.
— Где же?
— У нас… в саду. Не знаю, как они там очутились. Их раньше там не было…
— Ну, братишка! — ахнул Григорий. — Ты уверен, что они оттуда, с комплекса?
— А откуда еще? — даже обиделся Родион. — Они внутри оцинкованные.
— Вот тебе на! — Матюхин медлил, не зная, что предпринять. — Ну и что ты предлагаешь?
— Как — что? Отвезем на тачке обратно.
— Ладно, пойдем посмотрим.
Родион привел его к трубам, осветил фонариком.
— Да-а, те самые… Ну и ситуацийка создалась, скажу я тебе!.. Просто не знаю, что мне делать, Родя.
— Гриша, но ты же не пойдешь в милицию заявлять на моего отца? — тихо, с надеждой спросил Родион.
— Да я не про то, чудак ты этакий!
— Спасибо, Гриша…
— За что спасибо? — сердясь, произнес Григорий. — Мы позже выясним у твоего отца, как они сюда попали. Я этим займусь. Ясно?
— Ладно, — согласился Родион, хотя собирался это сделать сам.
— Ну, а теперь отправляйся спать, а я трубы перевезу на комплекс.
— Не-ет, я сам хочу это сделать! — сказал упрямо Родька.
Почувствовав, что не сможет переубедить Родиона, Григорий согласился:
— Тяни тачку на край выгона, а я перетащу туда трубы. И давай без лишнего шума.
Наработался Родион ночью так, что едва
Перед тем как лечь спать, взял будильник из комнаты матери. Поставил на стол в изголовье. Засыпая, твердил про себя: «Будильник зазвенит — я проснусь… Будильник зазвенит — я проснусь…»
А проснулся от собачьего лая. Вскочил с постели, включил настольную лампу, одеваясь, заметался по комнате. Будильника на столе не было. За темным окном настойчиво лаял Кудлай. Он всегда так провожал мать на край села.
Выглянул Родион в переднюю — бабушка разжигала печь. Родион положил ломоть хлеба в карман и вышел.
Село еще спало. Ни человеческого голоса, ни собачьего лая. Свет редких уличных фонарей увязал в тумане. Родион шел, спотыкаясь и оскальзываясь. Сослепу забрался в глубокую колею, наполненную водой… А мать почти каждый день ходила по этой дороге!..
В коровнике, тускло освещенном запыленными лампочками, уже хлопотали доярки у своих коров: вычищали навоз, носили в корзинах измельченную тыкву, доили… Мать выгребала тяпкой из стойла.
— Доброе утро, мама! — поздоровался Родион.
Она испуганно обернулась к нему:
— Ох, Родька! Как же ты меня напугал… Что случилось?
— Ничего не случилось. — Он положил портфель на подоконник и взял держак тяпки из ее рук. — Ты дои коров, а я вычищу… Ну что ты на меня так смотришь?
Родион чистил стойла, мать доила и украдкой, не веря глазам, поглядывала на него. Поймав ее взгляд, сын улыбнулся. Лицо матери ожило, прояснилось. И Родион впервые подумал о том, что мать у него красивая. Будто какая-то завеса сошла с его глаз, он стал все видеть яснее и острее.
— Эй, Родька, привет! — раздался голос Витальки за спиной.
Родион повернулся, смущенно пробормотал:
— И ты здесь?
— Да я каждое утро с матерью на работу хожу. Молодец, что пришел. Будем кабаки носить, хорошо?
Они вместе вычистили стойла — группа коров Виталькиной матери размещалась рядом, — вывезли навоз тележкой…
Светлело в коровнике, за окнами разгоралась холодная заря. Звенели подойники под струями молока.
— Как дела, бабоньки? Бежит молочко? — В коровнике показалась могучая Танюсина мать. Увидев Родиона и Витальку, еще громче закричала, вспугивая коров, которых ребята чистили щетками. — Вот это молодцы! Вот это мамины помощнички!.. А мою Танюсю не заставишь на ферму прийти. И Олечка молодчина! Ой какая она симпатичная!
Ольга, в белом халатике и косынке, шла с матерью к бидонам, стоявшим в проходе. В руках она держала ящичек с пробирками. Не обращая внимания на возгласы заведующей, Ольга подошла к Родиону и Витальке.
— Привет, хлопцы! — Чуть задержав взгляд на Родионе, она едва приметно улыбнулась. — В школу вместе пойдем. Не забудьте меня.
— Ладно, — сказал Родион, едва сдерживая радость: Ольга не сердилась на него.
После работы Родиону и Витальке дали по большой кружке молока. Оно было еще теплым, высокая пена свисала с краев и казалась оранжевой от пылающей за окнами зари.