Твоя Антарктида
Шрифт:
Молодчага
Колонна свернула с шоссе и, увязая в сугробах, подошла к лесу. Узкая дорога терялась в морозной чащобе ангарской тайги. Шедший впереди бульдозер стал; остановились за ним и тягачи, тащившие на огромных санях компрессор, бочки с горючим, трубы и обогревалку – домишко, наспех сколоченный из досок, с застекленным оконцем и железной трубой на крыше. Домишко этот напоминал людям, что где-то позади остался поселок, не очень красивый и благоустроенный, но все же привычный, с клубом и магазинами, с
С передних саней спрыгнул мужчина, одним ударом топора срубил тонкую березку и очистил сучья.
– Слазьте, – крикнул он, – проездные билеты кончились!
Из обогревалки вылезли пять человек, одетых, как и он, в стеганки, ушанки и ватные штаны. Только на одном парне ладно сидел белый полушубок с рыжими колечками меха, уютно торчавшими из рукавов и по борту.
– Ты, Андрюха, гляди за бочками, трубами, – сказал человек с березовым шестом, – вы, дядя Гриша и Симакин, будете караулить компрессор, ну, а ты, Юрка, распугивай зайцев, чтоб дорогу давали… У нас зайцы сибирские, они не только хвостиками могут трясти, а и на людей с голодухи бросаются.
По колонне прошел смешок.
– А что мне делать, бригадир? – спросил парень в полушубке, стоявший чуть поодаль.
Бригадир повернулся к нему:
– А тебя-то я и позабыл, кормилец… Вот что, ты у нас будешь замыкающим. Скачи сзади и, как заметишь на дороге оброненную нами кайлу, трубу или бочку, сигналь… Эй, Васька, дави!..
Бульдозер застрелял синим дымком, гусеницы дернулись; взревели тягачи, и колонна втянулась в тайгу. Люди шагали рядом и не спускали с саней глаз: можно было наехать на пень, задеть за дерево. Снегу было невпроворот: валенки вязли в сугробах.
Огромные, как медведи, белые глыбы обрушивались с потревоженных берез; не отбеги вовремя – попадешь в холодные косматые объятия…
Легче других было Федору, парню в белом полушубке. Он шел твердой рубчатой колеей, оттиснутой гусеницами. Впереди, слегка кренясь с боку на бок, плыла обогревалка, и дорога под ее полозьями пела на все голоса. Федор, кутаясь в поднятый воротник и хлопая рукой об руку, видел лишь дверь с железной ручкой, слышал рев моторов и голоса.
Когда же идти надоедало, он вскакивал на сани, присаживался у двери и улыбался: дудки, не кончился у него проездной билет!
Если ж сани сбавляли ход, он соскакивал на дорогу – чего доброго, бригадир нагрянет.
Солнце искрилось на снегу, по обочинам тянулись глубокие ямки – следы валенок, пахло мерзлой хвоей и ветром, и, если чуть прижмуришь глаза, казалось: никакая здесь не Сибирь, лютая и далекая, а рязанские края и он, Федор, не с бригадой рабочих едет бурить и рвать скалу над Ангарой, а вывозит на колхозной лошадке навоз на поля… И возил бы сейчас этот навоз, ездил бы на делянку по дрова, грыз бы семечки у клуба, когда б не Тимох Проскуров.
Лет шесть назад Тимох вышел из колхоза, уехал на Крайний Север,
– Здорово, – сказал Федор, глядя на друга детства, недоступно богатого и ловкого, – а что я за эти четыре года справил? Смех один… Какие тут заработки!
Тимох усмехнулся, продул папироску.
– Там у нас, кроме всего, северные платят, за дальность, значит. Ну, потом подъемные получишь. Вот оно и натекает… Могу и тебя с собой в обратный прихватить.
– Ну? – не поверил Федор, глядя на золотые зубы.
– А чем ты хуже меня? Человеком станешь…
– Боюсь, не отпустят, – вздохнул Федор, – сам понимаешь, время такое.
– Тебя, дурака, учить, я вижу, надо. Так вот что…
На следующий день Федор сидел у председателя, но тот и слушать его не хотел: колхоз пошел в гору, народ возвращается из городов в старые гнездовья, а он вдруг вздумал брать билет на поезд дальнего следования. Федор угрюмо смотрел на пучки ржи и овса, развешанные на стене кабинета, слушал громкий голос председателя и чувствовал, что никогда ему не подкатить, к удивлению всех, на легковой машине, не сверкать золотыми зубами, не прогуляться по Черному морю на дизель-электроходе «Россия», не пожить удобной и веселой жизнью…
Но недаром давал ему советы Тимох. Федор хлопнул по столу кулаком:
– Чего мне мозги вправляешь? Куда от тебя прошусь? За крымскими яблочками? С винограда оборот делать? В Сибирь прошусь. Знаешь, какие там морозы? Кровь в жилах мерзнет. А мошка? Привяжи человека к дереву – назавтра кости одни останутся. Сам газеты читаешь, знаешь, сколько народу туда нужно. Другого хоть засупонь – не затащишь, а я не боюсь, добровольно я!
– Значит, на стройку собрался?
– В Сибирь загорать не ездят.
– Правильно, – сказал председатель, – мы тебе и тут работку по характеру подыщем. В свинарнике на днях проломилась…
– Я пойду в райком! – заорал Федор, вскочил и забегал по кабинету, размахивая свежей газетой. – Издеваешься над благородным порывом советской молодежи? Так, выходит?
…– Ну как? – спросил у него за стаканом вина через три дня Тимох.
– Развязался. – Федор погладил крутые гладкие щеки.
Но с Тимохом он не поехал. У Ледовитого океана, пожалуй, от мороза околеешь, с тоски дух испустишь, а вот гораздо южнее, на реке Ангаре, начиналась стройка огромной гидроэлектростанции, и там тоже считалась зона Крайнего Севера и платили ту же северную надбавку.