Твоя Антарктида
Шрифт:
Боря прислушался. Гудок повторился.
– Катер! – закричал Боря, вылетел из палатки и под дождем побежал к «штабной», чтоб сообщить отцу.
Но на крутом обрыве уже стояли человек шесть, смотрели на Байкал и взволнованно переговаривались.
Плотные синие тучи лежали на море и почти сливались с ним. Крикнула сирена, и в сизой мгле Боря увидел черное пятнышко – прыгающий по волнам катерок.
– Что ему надо? – спросил долговязый, смахивая со лба дождевую воду и зябко поеживаясь.
– Надо, раз орет, – ответил
К берегу подходили все новые и новые люди. Собралась небольшая толпа. Вспыхнул спор. Одни утверждали, что катер хочет им оставить какой-то груз; другие говорили, что с катера запрашивают, нет ли в экспедиции больных.
Внезапно толпа раздвинулась, и к обрыву быстро подошел Витька. Он заходил по краю, не спуская с катера глаз. Потом резко провел рукой по голове. В густых, зачесанных назад волосах блеснули крупные капли воды.
– А ведь это почта, ребята! – сказал он. – Надо принять. Плывем?
Боря взглянул на высокие волны, и по его телу пробежала дрожь. Спор сразу стих. Витька переводил глаза одного на другого, задержался на долговязом.
– Мне еще жить не надоело, – усмехнулся долговязый и отошел.
Ветер опять донес качающийся вой – катер сильно швыряло.
На берег пришел Борин отец в плаще и с биноклем на шее.
– Петр Степанович, – обратился к нему Витька, – почту привезли… Разрешите?
Отец приставил к глазам бинокль.
Волны бежали на берег одна за другой. Шипящие языки пены доползали до лодки, вытащенной на гальку. Байкал бил в берег, и отвесная гранитная скала, на которой они стояли, содрогалась от ударов.
– Рисковать жизнью из-за какой-то почты? Глупо… – сказал долговязый, страдальчески морщась от дождя.
Отец опустил бинокль и, не повернув головы, сказал:
– Тебе не придется рисковать. Успокойся…
Набежавшая волна оборвала его голос. Когда волна отошла и на мгновение стало тихо, отец посмотрел на Витьку:
– Плыви.
Витька съехал на каблуках по скользкой тропе и бросился к лодке. Придерживаясь за кусты, сползли вниз еще человек пять. Сполз за ними и Боря. Чувствуя вину (Витька едет, Витька, а не они!), работали усердно и быстро. С хрустом протащили по гальке лодку, переждали гулкий удар, и улетающий назад вал стремительно унес в море лодку с Витькой.
Витька сразу налег на весла, чтоб новый вал не вышвырнул лодку на берег. На ручках весел – худые сжатые пальцы, ветер сдувает на правый висок волосы. Все стоявшие наверху сошли на гальку.
– Шальной, – усмехнулся кто-то. – Старается… А чего ради? Может, ему и письма-то нет.
– Наши прихватит… – протянул долговязый. – Острые моменты любит. Одним словом, романтик.
И непонятно, чего было больше в этих словах: презрения или тайной зависти.
Ударил вал. Лодка взлетела в синюю тучу, носом рассекла вал, навылет прошла пенистый гребень. Грохот оглушил
– А вдруг утонет? – поежился кто-то.
– Все там будем, – успокоительно заметил долговязый.
– Это Витька-то? Иди проспись…
Новый вал, еще большей силы, обдал людей. Они отошли подальше, к кустам лозы. На катере, очевидно, заметили лодку: он стал приближаться к ней. Он шел, зарываясь носом в буруны, легкий и обтекаемый, как поплавок. Через сопки и тайгу не было дорог, только море связывает экспедицию с внешним миром. Катера да шаланды привозят сюда провизию и почту. Катер выбросил на этот берег и их экспедицию, а вместе с ней и Борю, большеротого загорелого мальчишку…
По временам лодка исчезала между валами, и тогда что-то холодное, как ящерица, проползало у Бори под рубахой. Но вот лодка снова карабкалась по стене вала к кривому белому гребню.
Отец не отрывал от глаз бинокля. Пальцы, которыми он сжимал бинокль, побелели в суставах. «Наверно, жалеет, что разрешил», – подумал Боря.
– А говоря на полном серьезе – он дурак, – буркнул долговязый.
– Заткнись! – сказал парень в фуфайке. – Второй месяц писем не получаем…
– Велика важность – подождем и третий… Не люблю задавал!
Боря подошел поближе, встал на цыпочки, прислушался: все, что касалось Витьки, жгуче интересовало его.
– Ты, вобла копченая, ступай в палатку, а то насморк заработаешь. – Парень сплюнул и отошел к самому берегу.
Море хлестнуло по его кирзовым сапогам, но он не сдвинулся с места. Витька отплыл так далеко, что лодка казалась не больше горохового стручка.
Теперь один Петр Степанович видел все подробности того, что делалось на море. А Боря ничего не видел. Только серое море и слепое небо, только волны и брызги. Узкие листья лозняка трепетали под ударами дождя. Шапки, рубахи и пиджаки промокли. Боря мелко дрожал – с затылка за воротник сбегали крупные капли, и холод растекался меж лопаток – и думал: правда ли, что из-за письма, из-за какой-то там бумажки плывет он сейчас меж грохочущих валов?
– Подплыл к катеру, – громко, чтоб все слышали, сообщил отец и через секунду добавил: – Отбросило волной… Опять подошел. И снова отбросило… Подходит с кормы…
Волны накатывались на берег, били в скалы. Казалось, это молотобоец кувалдой вгоняет клепки в корабельный котел.
– Передали…
Отец опустил бинокль. Вокруг глаз остались круглые отпечатки окуляров. И лицо осунулось. Боря потянулся к биноклю. Но отец снова поднес его к глазам.
Минут через пять волна выбросила лодку на песчаную отмель. Витька выскочил из полузатопленной лодки, и крепкие руки мгновенно оттащили ее в надежное место. Боря гордо вытер о штаны липкие от вара руки.