Твоя жестокая любовь
Шрифт:
Быть идиоткой – не самый плохой выбор в моей жизни.
– Спасибо, Влад. И еще раз прости за те слова, что ты услышал, – переступила через свою гордость я, а он кивнул в ответ.
Неужели и правда изменился? Может, я была излишне строга к нему, и судила по прошлому, не видя за сложившейся картинкой истины? Я ведь всегда считала, что каждый заслуживает второго шанса, так почему предпочитаю лелеять обиды прошлого?
Он нравился мне, я влюблена была наивной детской любовью, которую банально растоптало удочерение в семью Гарай и «теплый» прием Влада. Но
– До завтра, Вера.
– До завтра…
Да, Влад не принял меня. Веронику, свою сестру, он любил, и винил меня в самом факте моего существования, считая подменышем. Но та его жестокость, с которой он втаптывал меня в грязь, смогу ли я по-настоящему это простить, и забыть?
Выхожу из салона, и уже жалею, что согласилась идти завтра на свидание. И не из-за испорченного настроения, а из-за проклятого чувства вины, которое всегда зудит, прожигая дыру в душе, что не для меня это. Не достойна я ничего хорошего. Не после того, что я сделала.
Ноги сами несут меня туда, где я так долго не была. В самое мое нелюбимое место, в место, где закончилось мое детство.
– Прости, Вероника. Прости меня, – прошептала гранитному памятнику, на котором изображена моя подруга – восьмилетняя девочка, которую звали Вероника Гарай.
Я всегда прошу у нее прощения, и этого всегда мало.
Отвечать придется все-равно.
Глава 4
– Какие нужны документы, чтобы маму перевезти? Влад сказал, что через 10 дней прилетит борт, на котором ее отправят в Израиль.
– Все документы у нас есть, Вера.
– Но моих документов у вас нет, – заметила я, не обращая внимание на раздражение Германа Викторовича.
– Ваши документы нам не нужны.
– Как это? Я ведь буду сопровождать…
– Не будете, – отрезал врач. – Все вопросы к вашему брату, но сопровождать пациентку будут только медики и сиделки. Я специально уточнял у Владислава Евгеньевича насчет вас, и он сказал четкое и ясное «нет».
Нет.
Как это нет?
– Но…
– Разговаривайте со своим братом, разбирайтесь с ним, и не мешайте мне работать! – взорвался врач. – Вера, вы ходите в больницу по два раза в день, и отвлекаете меня своими глупостями. Не я оплачиваю перелет, не я организовываю перевозку и операцию, а Владислав. Идите к нему, общайтесь, договаривайтесь, и оставьте меня, наконец, в покое!
Бог ты мой, какой накал. И спросить нельзя!
Кивнула, и выскользнула из кабинета нервного врача. И понимаю ведь, что достала и его, и медсестер, но как не доставать их? Я ведь наивной была поначалу, не понимала, что всем платить нужно, а потом увидела, что к одним пациентам часто подходят медсестры, угождают, а к маме отношение было не таким приветливым. И все из-за «жадной» дочери, которая не в состоянии расщедриться дежурной медсестре на пару купюр.
Хорошо хоть родственники других пациентов просветили, ведь намеков медсестер я не понимала – в таком была стрессе и ужасе от болезни мамы.
Нельзя ее одну отправлять в чужую страну!
И унижаться, черт бы его побрал!
И снова бизнес-центр, из которого я почти в слезах выбежала в прошлый раз, снова пост охраны, турникет, и лифт.
И Лариса, волком глядящая на меня.
– Я к Владу… к Владиславу. Он в офисе?
– Обождите, – она указала на диван, поморщилась, будто я – самое неприятное, что она в своей жизни видела. – И не смейте снова бежать за мной, и врываться в кабинет директора! Иначе я вызову охрану, и вас больше не пропустят.
Боюсь-боюсь. Просто дрожу от ужаса, страшнее угрозы я не слышала, угу.
– Я подожду. Не волнуйтесь, за вами не побегу.
Лариса смерила меня подозрительным взглядом, и скрылась в коридоре. А я сижу на обитом красной кожей диване, прислушиваясь к шуму – здесь уже не так пусто, как позавчера, но людей все-равно мало для целого этажа, который Влад арендовал.
Интересно, а он действительно просто богатый сынок, который нашел новую игрушку-бизнес, или он сечет во всем этом?
– Вас ожидают, – Лариса сказала это, смешно поджав губы. – Поторопитесь.
– Бегу-бегу!
Ей Богу, смешно. К чему лишний пафос, а эта фифа вся им пропитана, вся из дутого чувства собственного достоинства состоит – нарочитого и наигранного, и от того она смешна и нелепа.
Но весь смех улетучивается, едва я увидела его – Влада. Снова окно, в которое он смотрит, стоя спиной ко мне.
Отношение свое показывает?
– Привет, – села в кресло для посетителей, а он даже не шелохнулся, будто меня здесь нет.
– Скажи, здесь хоть что-то в лучшую сторону изменилось? Или одна деградация и упадок?
– Аттракционы новые привезли, и сквер пионеров в порядок привели, – ответила, вспомнив улучшения, о которых все газеты не один год писали, как о событиях вселенского масштаба. – Шиномонтажка еще сгорела, дымило неделю. У нас не так плохо, Влад.
– А ты многое видела? Путешествовала? Ты хоть в столице была, чтобы судить?
– Так то столица, не сравнивай.
– Вера-Вера, – протянул, и, наконец, обернулся ко мне. Губы – легкий намек на улыбку, а глаза – убийцы. Наверное, именно так они и смотрят – убийцы, о которых я читала. Те, которые в темных переулках жертв выжидают.
Глаза-убийцы, глаза-дуло пистолета, глаза-острый нож, вспоровший меня до самого нутра, иначе почему так больно и неуютно?
– Не смотри так!
– Как?
– Так, – просипела. – Я по поводу мамы пришла… Влад, я должна полететь с ней. Неужели это настолько дорого, что ты не хочешь… что ты не можешь оплатить и мой перелет? Мне не нужна гостиницы, я могу в госпитале жить, вместе с мамой, или там подработку найду, русскоязычных в Израиле, я слышала, много. Пожалуйста…
– Нет, – резко перебил он. – Мать летит с врачами и с двумя сиделками, она в надежных руках. Ты останешься здесь.