Твоя... Ваша... Навеки
Шрифт:
— Хорошо. Меня не мутит, ничего не болит, мне удобно, не холодно и не жарко, есть я пока не хочу, пить тоже.
— Лео оказался хуже наседки, — усмехается Байрон.
— Намного хуже.
— Ты должна его простить за чрезмерную опеку — все-таки ты носишь его ребенка.
Я придвигаюсь ближе к Байрону, склоняю голову ему на плечо, понижаю голос до едва слышного шепота:
— Тебе… вам с Арсенио не… не обидно, что первым… что он первым станет отцом?
— Как вышло, так и вышло. Я уже говорил, это не твоя вина. Мы допустили эту ошибку, закрыли глаза на очевидное, и раз так сложилось, то какой резон теперь роптать?
— Я люблю тебя…и сама до недавнего времени не представляла, как сильно, — вырывается вдруг у меня. Кажется важным, необходимым сказать это сейчас, прежде, чем мы окончательно вступим в новую жизнь. — И Арсенио тоже… хотя я пока ему не говорила…
— И не надо, — Байрон находит мою руку, и я прижимаюсь к нему теснее. — Ты сама все поймешь со временем. И скажешь, когда будешь готова.
Сердце наполняется нежностью к сидящему рядом мужчине — и к оставшимся позади тоже — и я закрываю глаза, умиротворенная, убаюканная их ко мне отношением, теплом их и заботой.
В аэропорту Лайвелли нас встречают лорд и леди эль Абелардо, и Арсенио, заметив родителей, первым бросается им навстречу, крепко обнимает мать, светловолосую женщину почтенных лет, которую не видел уже несколько лет кряду. Его отец, мужчина высокий, убеленный сединами, но все еще импозантный, как часто бывает среди демонов, смотрит со сдержанной улыбкой то на сына, то на нас, приближающихся неспешно. Когда Арсенио наконец отстраняется от матери и оборачивается к нам, я вижу тронутое морщинами лицо, не знающее ни коррекции, ни всевозможных ухищрений, на которые шли лилатские дамы в летах, дабы сохранить подобие внешней молодости, открытую улыбку и васильковые глаза, унаследованные Арсенио. Арсенио же берет меня за свободную руку — Клеону приходится отпустить меня, — и я встаю рядом с ним, улыбаюсь его родителям неловко, смущенно.
— Ма, па, позвольте представить мою избранницу и нашу невесту, Рианн Лобо. И мои друзья и партнеры Байрон и Клеон. Мои родители, леди Катерина эль Абелардо и лорд Армандо эль Абелардо.
— Милорд, миледи, — Байрон и Клеон почтительно кланяются супружеской чете.
Я несколько растеряна, не зная, как должно приветствовать родителей Арсенио, следует ли присесть в реверансе и стоит ли вовсе делать его, будучи в штанах, одетая по эмирадской моде? Лорд Абелардо окидывает меня пристальным, оценивающим взором темных карих глаз, чуть прищуривается и бросает вопросительный взгляд на сына — догадываюсь, что лорд, как всякий инкуб, понимает, что я уже беременна. Арсенио кивает в знак подтверждения, а леди Катерина вдруг обнимает меня так же крепко, как сына, словно я пока не чужая ей, по сути, женщина, но близкий, любимый родственник, по-простому целует в обе щеки, отстраняется и смотрит с восхищением и радостью.
— Какая ты красавица, Рианн, — говорит она совершенно искренне. — Арсенио не мог сделать лучшего выбора.
Леди Катерина отступает, и лорд Абелардо подхватывает мою руку и осторожно, едва касаясь, запечатлевает на моих пальцах вежливый поцелуй.
— Арсенио писал, вы оборотень по происхождению, — уточняет лорд.
— Волчица, — отвечаю я.
— Чудесно. Рад, что ты, сын, не только составил прекрасную партию, но и поддерживаешь многовековые традиции нашего народа. В нынешнее время это большая редкость, — произносит лорд Абелардо тоном серьезным, торжественным и поворачивается к Байрону и Клеону. — Господа, добро пожаловать в род эль Абелардо.
— Папа, — вздыхает Арсенио.
— Он тоже скучал по тебе все эти годы, — шепотом уверяет леди Катерина. — Действительно скучал. Мы же не знали, когда ты вернешься и вернешься ли когда-нибудь вовсе…
— Но я здесь, я вернулся.
— Надеюсь, что надолго.
— Навсегда, ма. Ну что, поехали домой?
Байрон и Клеон переглядываются, пряча понимающие улыбки, берут меня под обе руки, и мы все вместе идем через зал к выходу, солнцу и новым надеждам.
Эпилог
Традиционное письмо от Тессы приходит с утренней почтой — я настояла на обмене обычными посланиями на бумаге, мне удобнее, приятнее и читать с листа, и писать на нем, не люблю я эту обезличенную, холодную переписку в сети, пусть и нынче все ею пользуются, нахваливая за скорость и экономию. Однако прочитать письмо получается только во второй половине дня, когда все наши малыши засыпают и дом наполняется покоем и той благословенной тишиной, ценить которую в полной мере начинаешь лишь после появления трех детей.
Особенно когда осознаешь, что едва ли тишина эта затянется надолго.
Патрику, сыну Клеона, не исполнилось еще и года, когда родились его младшие единоутробные брат и сестра. Эйдан крепкий, веселый малыш, порою шумный чрезмерно, требующий всеобщего внимания
Байрон полагает, что от меня.
Я считаю, что от него.
А Клеон — из вредности, не иначе, — говорит, что мягкий светлый пушок на голове Энид точно от него, у него в детстве, мол, тоже светлые волосы были, а позже потемнели. К счастью, Байрон не Арсенио и на шутливые провокации Клеона не реагирует, убеждая меня в том, что характер-то Энид наверняка взяла от папы.
Я и инкубы приносим брачные обеты всего лишь десять дней спустя после прибытия в Лайвелли. Мне и жаль, что брат не смог присутствовать на моей свадьбе, и радостно, что я все-таки выхожу замуж — и выхожу за любимых мною мужчин, не за навязанного жениха, несчастного не меньше, чем я. До свадьбы мы живем в доме родителей Арсенио — и, разумеется, спим в разных спальнях, причем по настоянию Арсенио, не желающего смущать мать с отцом, хотя Клеон тут же замечает, что ни одного инкуба не смутишь таким соотношением мужчин и женщин в брачном союзе и в постели, — и еще два месяца после, прежде чем переезжаем в дом отдельный, просторный и светлый, расположенный неподалеку. Пожалуй, Клеон больше всех доволен сменой полиса, он в совершеннейшем восторге от отсутствия в Лайвелли городских стен, жесткой защиты и запретов на использование порталов. Первое время Клеон и говорить больше ни о чем не может, кроме как перечислять беспрестанно, какие тут открываются возможности для порталов малого радиуса покрытия, и повторять, что за ними будущее, что когда-нибудь они войдут в быт так прочно, что никто и жизни без них не помыслит, что однажды сеть телепортов будет соединять и полиса, и города за горами и даже за морем, окончательно вытеснив весь транспорт дальнего следования. Ныне у Клеона небольшая частная контора, занимающаяся созданием, настройкой и открытием порталов, Арсенио по-прежнему оказывает всевозможные услуги, связанные с кристаллизаторами, и заверяет, что теперь у него все легально, ничего опасного и противозаконного. Дома он больше не работает, у нас только один кристаллизатор, стоящий в библиотеке, для общих нужд, а в качестве рабочего кабинета Арсенио снимает два помещения в деловом секторе Лайвелли. Байрон же всегда рядом, моя опора и поддержка, он нашел себе занятие по душе в нашем доме, хотя, знаю, многим кажется странным, что молодой здоровый мужчина добровольно занимался домашним хозяйством и детьми. Я не представляю, чтобы я делала без помощи Байрона, особенно на последних сроках, но и не настаиваю, чтобы он все время уделял исключительно мне, детям и хозяйственным хлопотам. Если он захочет попробовать себя в чем-то ином, если решит поискать свое призвание за стенами нашего дома, я не стану останавливать его, не стану упрекать и требовать быть только с нами. В конце концов, нам вполне по средствам нанять прислугу, да и я не сижу праздно, проводя время лишь за чаепитиями, вышивкой и светскими визитами к знакомым.
Первая беременность проходит хорошо, тошнота не возвращается и никакие прочие возможные недомогания не мучают меня. Патрик рождается в положенный срок, здоровый, крепкий и удивительно серьезный, с темными глазами моего отца и Эвана. Сыну радуются все одинаково, даже Катерина и Армандо, пусть я первое время и испытывала неловкость, когда лорд и леди Абелардо приходили навестить малыша.
Вторая беременность является сюрпризом для всех, особенно для меня, не ожидавшей, что я понесу так скоро. На сей раз инкубы отмечают мое состояние прежде меня и почти три месяца Арсенио, Байрон и Клеон не могут понять, кто же из них троих станет отцом. В письмах к Тессе я жалуюсь на чрезмерную заботу со стороны супругов и, припомнив ее предположение о двойне, выражаю надежду, что теперь и впрямь жду двоих малышей. После некоторого размышления я сообщаю инкубам, что хотят они того или нет, но нам придется подумать о предохранении, я люблю и Патрика, и того, кого ношу под сердцем, и всех своих супругов, однако не имею никакого намерения ежегодно беременеть и рожать. Не желаю превращаться в замученную сельскую клушу, окруженную огромным хнычущим выводком, не желаю выяснять на личном опыте, способна ли волчица после многочисленных беременностей располнеть, подурнеть, перестать быть легкой на подъем и сколько-нибудь интересной своему мужу. Обычно у оборотней не рождается больше двух-трех детей, но у меня все же не один супруг и каждый из них инкуб.