Твоя... Ваша... Навеки
Шрифт:
Всегда есть те, кто может, кто не боится рисковать, кто предпочтет попытаться, но не смириться, не жить сложа руки, и потому проводники не останутся без работы, однако порой меня пугало, насколько невелико количество этих смельчаков относительно всего населения Лилата.
— Значит, ты родился не в Лилате? — спохватываюсь я.
— В Лайвелли, — подтверждает Арсенио.
— Зачем же ты тогда приехал сюда? — наверное, живи бы я среди изумрудных холмов Лайвелли и никогда бы по собственной доброй воле не променяла свободу, завораживающий простор, виденный мной лишь на картинках, на тесноту, на душащие рамки огромного полиса, каким тот ни был.
—
— У нас так принято, — добавляет Байрон. — Если род слишком беден или положение семьи невысоко, и она не может рассчитывать на покровительство старшего рода, то сыновья должны сами себе путь в жизни прокладывать. Тебе еще повезло.
— Да, повезло, — соглашается Арсенио совершенно серьезно, безо всякой иронии, насмешки.
Распорядитель объявляет о начале танцев и Арсенио, отбросив тень задумчивости, приглашает меня на открывающий вальс. На сей раз я не отказываюсь, я провела с обоими инкуба достаточно времени, чтобы не пренебрегать их приглашениями. Меня охватывает странное, удивительное ощущение свободы, вседозволенности и я окунаюсь в него с головой, будто с разбега ныряю в реку, и ее стремительное течение несет меня прочь от привычек и человеческих традиций, прочь от чужого мнения и не подлежащих обсуждению решений Эвана.
Брат хочет лучшего для меня, я всегда знала это и была уверена, что Эван действует из искренних, благородных побуждений. Я никогда не велась на уловки кавалеров, никогда не позволяла возможным ухажерам лишнего и меня более чем устраивала определенность моего будущего, осознание, что за меня есть кому принять решение и позаботиться обо мне. Но мне неожиданно предложили нечто иное, не то блюдо, к которому я привыкла, которое знала слишком хорошо. И лишь Дикой Лаэ ведомо, сколь велик был соблазн попробовать его. Не позволить себе один кусочек, потому что сегодня полнолуние и потому что волчица сходит с ума в присутствие обоих инкубов и от зова природы, но насладиться кушаньем сполна и получать его на протяжении всей оставшейся жизни.
И я гоню от себя возмутительные мысли.
Не сегодня.
Быть может, чуть попозже, когда закончится полнолуние, и я смогу рассуждать ясно и трезво.
Танец с Арсенио.
Затем с Байроном, хоть я и знаю, как это выглядит в глазах всего света.
Девушка, обещанная другому, и мальчик по вызову. Пусть и бывший, но многие еще не скоро заметят разницу, если и вовсе увидят ее когда-нибудь.
Потом снова с Арсенио. И не успевает танец закончиться, как инкуб обнимает меня крепче положенного и увлекает прочь из круга вальсирующих пар. Я протестующе ахаю от неожиданности, а Арсенио склоняется ко мне и шепчет:
— Давай сбежим отсюда?
Глава 4
— Прямо сейчас? — я теряюсь, но Арсенио не медлит, тянет меня уверенно к одной из оконных ниш.
— Можно было бы и сейчас, однако, боюсь, наш зануда Байрон не одобрит столь вопиющего отступления от правил.
— Арсенио, что ты делаешь? — я не сопротивляюсь, но оглядываюсь суетливо, надеясь, что на нас никто не обращает внимания.
Почти не обращает.
— Мои намерения вполне очевидны.
— Нас увидят…
— Тем лучше.
— Что же хорошего в том, что нас застанут за… — я умолкаю, не желая повторять вслух того, что и так слишком уж ясно.
Благородному мужчине, скомпрометировавшему прилюдно благородную же девушку, только одна дорога — прямиком в храм, восстанавливать тем самым честь и репутацию дамы.
Особенно если отец дамы или иной близкий родственник мужского пола достаточно влиятелен, или состоятелен, или принципиален, чтобы заставить этого бедолагу жениться.
А в принципах Эвана сомневаться не приходилось.
— Значит, сэкономим время и сразу поженимся.
— Так ты нарочно? — догадываюсь я.
— Возможно, — Арсенио и не думает возражать или оправдываться.
Волчица соглашается, едва ли не повизгивая от радости, — и впрямь, к чему тянуть, отсрочивать неизбежное данью человеческим приличиям? И мысль о зеленых долинах, о возможности побегать на воле, без ограничений ловушки лилатских стен, на мгновение захватывает даже больше, чем тревога о полнолунии.
Тень от тяжелой бархатной портьеры укрывает нас зыбким, ненадежным пологом и инкуб, прижав меня к стене, приникает к моим губам, целует жадно, требовательно. Голова кружится от стремительного вальса, от жара мужского тела рядом и мое собственное откликается немедленно, я обвиваю шею Арсенио руками, пытаюсь ответить на поцелуй со всей неловкой неопытностью. Я слышу ровный гул голосов, звон бокалов, шелест одежд, слышу, как стихает постепенно музыка, как веера раскрывают и закрывают с резким хлопком, но все звуки эти долетают словно издалека, я отмечаю их скорее по привычке, свойственной оборотням во время посещения общественных мероприятий.
Ладони Арсенио недолго остаются на моей талии. Они скользят то вверх, по моим бокам, затянутым в жесткий корсет и узкий лиф платья, то вниз, по бедрам, путаются в складках юбки. Волица словно обезумела и человеческий рассудок вместе с ней, желание обдает душистой волной, удивительным, непостижимым для меня образом одновременно и сковывая тело до болезненной ломоты в мышцах, и наполняя диким чувством свободы, когда все старое, наносное теряет прежнее значение.
Волчица чует приближение Байрона и разум ухватывается за эту спасительную соломинку, удерживая меня на тонкой грани между окончательным падением в бездну и пониманием, что мы среди людей и нелюдей, в общественном месте, что застать нас здесь может не только Байрон.
— Так я и думал, — в голосе Байрона переплетаются обычное твердое спокойствие и толика недовольства. — Ни на минуту нельзя оставить одних.
Арсенио отстраняется от меня неохотно, оборачивается к Байрон, вошедшему в нишу и замершему перед окном так, будто бы он всего-навсего любуется садом и вечерним небом. Пользуясь моментом, я сначала провожу ладонями по платью, затем касаюсь осторожно прически, убеждаясь, что и наряд, и волосы в порядке. Кусаю горящие от поцелуя губы, чувствуя разочарование волчицы и как краска запоздалого смущения заливает лицо. Подумать только, и недели не прошло, а я уже целуюсь с одним инкубом в присутствии другого.