Твоя... Ваша... Навеки
Шрифт:
— Доброго, леди Регис, — улыбаюсь я вежливо.
Пара удаляется, и я надеюсь, что наши места в зале расположены достаточно далеко друг от друга, чтобы не создавать лишних неудобств и не мешать смотреть постановку.
— Я его убью, — обещает Арсенио мрачно.
— В сущности, он имеет право знать, — возражает Байрон.
— Ну вот и узнал.
— От нас, Арсенио, а не по факту в бальном зале.
— Да какого вурдалака я должен перед ним оправдываться или объясняться? — возмущается Арсенио. — Лео что, советовался с кем-то из нас, когда выбирал себе это обледеневшее бревно, не способное дать ему ничего, кроме денег и статуса? Зато сколько праведного гнева было, когда я забрал Тессу! Я, дескать, и избалованный маменькин сынок, далекий от
— Тут другой случай.
— Мне надо знать еще что-то о ваших традициях? — перебиваю я, не вполне понимая всего того, о чем говорили мужчины.
Но нутром чую, что дело не только в дружеской ревности или зависти.
— Нет, — в один голос отрезают оба инкуба, и я хмурюсь, глядя с подозрением на каждого по очереди.
— По-моему, нам пора пройти в зал, — напоминает Байрон мягко. Берет меня под локоть и ведет к входу в зал.
Арсенио не отстает, а я оборачиваюсь, ищу глазами Клеона и леди Валентину. Вижу, они не успели отойти далеко, Валентина вновь остановилась, беседуя с кем-то, а Клеон оглянулся, посмотрел прямо на меня. От тяжелого, по-мужски оценивающего взгляда краска бросается мне в лицо, и я отворачиваюсь поспешно, с облегчением позволяю инкубам увести меня.
Следующим вечером мы посещаем ресторацию «Бархат», заведение дорогое, респектабельное и популярное среди высших кругов знати не меньше вчерашнего спектакля. Я вновь малодушно сбегаю из дома задолго до приезда брата с работы, предоставив Дороти объяснять, куда я ушла на сей раз, и не без внутреннего содрогания ожидаю, как Эван встретит меня по возвращению.
Мы опять появляемся на публике втроем.
И я снова наблюдаю, как повторяется вчерашняя реакция на Байрона. Его по-прежнему не замечают, вернее, тщательно создают и поддерживают иллюзию, будто бывший мальчик по вызову для прочего мира — всего-навсего невидимка, пустое место, тень, следующая привычно за своим хозяином, пусть бы теперь за хозяина, по мнению общества, считался Арсенио.
Действительно, один инкуб ухаживает за молодой леди, а его приятель просто ходит хвостиком за другом, и никто не возражает.
Я задумываюсь, не сменить ли нам выходы в свет на посещение мест попроще, менее официальных, где никто не знает нас в лицо, не знает, кто мы и кем были, и где мы сможем проводить время более спокойно, не тратить его на чужие взгляды, что щипали беспрестанно, преследовали назойливо, словно сотрудники желтой прессы.
Вечер несколько портит и факт, что Клеон и леди Валентина тоже ужинают в «Бархате». Конечно же, мы ограничиваемся короткими приветствиями и воздерживаемся от взаимных предложений пересесть за столы друг друга и провести оставшееся время одной компанией — и я, и леди Валентина без слов понимаем всю неуместность, всю возможную неловкость подобной дани вежливости, а Арсенио и Клеон по-простому буравят друг друга тяжелыми, недовольными взглядами. И даже когда мы занимаем заказанный накануне столик и нам приносят меню, я не могу избавиться от ощущения, что Клеон не сводит с меня пристального взора, что он следит за каждым моим движением, присматривается ко мне хищно, пытливо, изучает в стремлении разобраться, почему я, что именно связывает меня с двумя его друзьями. Волчица испуганно поджимает хвост и тянется за защитой к мужчинам, которых полагает своими, я не сразу замечаю, что во время разговора подаюсь ближе к собеседнику, инстинктивно норовлю прикоснуться то к одному, то к другому. Прикосновения вполне невинны — к руке или к плечу, — легки и почти незначительны, но в эти моменты чужой злой взгляд едва ли не хлещет наотмашь, будто я провожу время не со своими кавалерами, а кокетничаю с посторонним мужчиной на глазах жениха.
К счастью, Клеон и Валентина заканчивают ужин раньше нас и, не задерживаясь, покидают ресторацию.
— Он привыкнет, — роняет Байрон.
— К чему? —
— К тому, что у нас теперь своя жизнь, а у него своя, — отвечает Арсенио раздраженно.
— Возможно, мне лишь кажется, но не странно ли он реагирует на, в сущности, естественное и неизбежное событие? — замечаю я осторожно. — Понимаю, крепкая мужская дружба не чета нашей женской, легкомысленной и ненадежной… — сарказма я не скрываю, и Арсенио хмыкает, а Байрон улыбается, — однако у меня невольно возникает чувство, словно я нахально влезла в вашу совместную жизнь, разбила и разрушила до основания все хорошее, что между вами троими было, и увела вас обоих у него.
— Какое хорошее определение — увела, — невесть чему радуется Арсенио. — Надо признать, меня еще никто ни от кого не уводил, тем более чтобы девушка от друга.
— Дело в нашей природе, — поясняет Байрон, смерив Арсенио неодобрительным взглядом. — Тебе может показаться это удивительным, но при наличии искренних чувств мы довольно сильно и быстро привязываемся к себе подобным. К своим родителям, детям, любимым…
— Такие привязанности возникают у всех, — напоминаю я. — В этом вопросе ваш народ отнюдь не уникален.
— В отличие от остальных, мы привязываемся много сильнее — это позволяет избежать соперничества в семье, где больше одного супруга, обеспечивает выживание потомства и сохранение нас как вида. Мы почти не способны причинить физического вреда себе подобным, ни один инкуб никогда не поднимет руку ни на суккубу, ни на ее ребенка.
— Только не говорите, что я и впрямь вас увела у бедного Клеона.
— Не в то смысле, о котором ты могла подумать, — уточняет Арсенио. — К моему преогромному облегчению, мы не испытываем ни романтического, ни физического интереса к представителям своего пола. В принципе не испытываем. Ибо невкусно, непитательно и не вызывает ничего, кроме отвращения.
— Сколь полагаю, это должно служить мне облегчением?
— Разве нет?
— О, я счастлива безмерно!
— Но дружеской привязанности оно не отменяет, — вмешивается Байрон. — И порой, когда у одного появляется спутница, могут возникать… небольшие казусы. Однако тебе не о чем волноваться, Рианн. Как я уже говорил, Лео привыкнет, тем паче, у него и самого есть невеста.
— На которой он, кстати, твердо намерен жениться в течение полугода, — добавляет Арсенио.
— Так скоро? — безусловно, леди Валентина достаточно давно вдовеет, чтобы объявление о повторном браке не выглядело неприличным и скоропалительным, но прежде речь не шла о каких-либо конкретных сроках.
Во всяком случае, я ни о чем подобном не слышала, впрочем, не могу сказать, чтобы меня это сильно интересовало.
— А чего тянуть-то? Да и хоть Валентина ледышка, однако ледышка в меру привлекательная, а уж с учетом того приданого, что достанется будущему мужу, на многое можно закрыть глаза. И если Лео не поторопится, то найдутся и другие желающие на сей приз ценный. Плюс нам же проще будет, когда он женится.
— И вам не жалко вашей дружбы? — не скрываю удивления я.
— К сожалению или, быть может, к счастью, но подчас приходится выбирать, что для тебя важнее, — парирует Байрон. — Получить абсолютно все и сразу нам не дано. Никому не дано.
Мне нечего ответить на философское, каплю обреченное замечание это, и я умолкаю.
После ужина в «Бархате» мы вновь допоздна катаемся по городу, обсуждаем какие-то незначительные вещи, разговариваем на отвлеченные темы. Затем инкубы отвозят меня домой, и я опять невольно изумляюсь тому, что ни один, ни другой не предпринимают попытки поцеловать меня на прощание, даже не обнимают, словно опасаясь чего-то. Лишь выйдя из мобиля Байрона и направившись вдоль глухой ограды нашего дома к задней калитке — отчего-то не хочется рисковать, пользуясь парадным входом, — воспоминаю запоздало, что чем больше позволят себе инкубы, чем теснее контакт между нами будет, тем выше шансы оставить на коже, на одежде чужой запах, тем скорее Эван поймет, что время я провожу не только с Арсенио.