Two Weeks
Шрифт:
– Нет, что Вы. Вы крайне приятная девушка, воспитанная, умная, красивая. Но, как Вы уже слышали, я хочу, чтобы мой сын получил образование в Лондоне, а Вы – единственное, что его держит здесь.
– Он мог бы учиться здесь… – свовсем тихо пискнула я.
– Я думаю, Вы знаете, что сделать. Если Вы действительно любите моего сына – сделаете правильный выбор. На кону его будущее, его образование. Это обучение откроет перед ним новые двери, новые возможности, новых друзей по всему миру. Неужели Вы, будучи матерью, не захотели бы подобного
– Конечно, захотела бы, – отрешённо ответила я.
– Вот и подумайте над моими словами.
Самуил Никифорович галантно открыл дверь автомобиля с моей стороны и предложил руку, помогая выйти. Я была в странном состоянии, не замечала ничего вокруг: ни бегающих в коридоре пятиклашек, не приветствующих меня старшеклассников, ни учителей, которые вежливо мне улыбались. Я открыла дверь в кабинет, запуская в класс некоторых ребят, ждавших меня в коридоре. Я механическим взглядом оглядел кабинет, на автомате выложила нужные учебники на стол и поняла, что я совершенно не готова вести урок.
Особенно, когда в кабинет зашёл Куликов.
Он подошёл к моему столу и положил на него какую-то тетрадь.
– Анастасия Евгеньевна, здравствуйте. Это тетрадь с домашней работой, ты… Вы просили сдать в начале урока.
– Ну, урок ещё не начался, но хвалю за оперативность и рвение к знаниям! – я выдавила из себя улыбку, забирая тетрадь и старательно игнорируя его взгляд. Я опустила глаза, чтобы не смотреть на него, потому что, кажется, это было выше моих сил.
– Ася, всё нормально? – сказал Женя совсем тихо, так, чтобы никто кроме меня не услышал.
– Всё замечательно, садитесь за парту, Евгений, – я подняла на него глаза и улыбнулась так широко, как смогла, в надежде, что моя улыбка не будет совсем уж фальшивой.
Кажется, Куликов не поверил, потому что он нахмурился и помотал головой, будто отрицая что-то. Как я и велела, он пошёл к своей парте, и достал нужные тетради и учебники, которыми так и не воспользовался во время урока: всё время он следил за мной и пытался поймать мой взгляд, натыкаясь на глухую стену моего игнорирования.
******
– Ты издеваешься, да? – Куликов, видимо, жаждал окончания урока так сильно, как я не хотела, чтобы он заканчивался. – Что он наговорил тебе?
– Ничего, Жень. Всё в порядке. Дело не в твоём отце, правда…
– Давай, скажи, что нам нужно расстаться.
– Именно это я и пытаюсь…
– И что ты решила это после разговора с моим отцом.
– Так и есть, но я…
– И отец, конечно же, ни причём, да? – шипит, словно змея, истекая ядом.
– Дай же мне сказать! – воскликнула я, тут же спохватившись: в коридоре могут что-то услышать. – Твой отец никаким образом на меня не давил!
– Тогда откуда это в тебе? – парень перегнулся через учительский стол, впиваясь пальцами в мой подбородок. – Я ещё когда в класс зашёл всё понял, у тебя на лице написано было, что ты собираешься ляпнуть мне какую-то чушь вроде того, что пытаешься сейчас сказать.
– Чушь? Вовсе нет! Пойми, наши с тобой отношения заведомо были обречены на провал.
– И осознание этого пришло к тебе внезапно после поездки с моим папашей!
– Не говори так, он старается для тебя!
– Да плевать я на всё хотел! – парень резко отпустил мой подбородок, отчего я упала обратно на стул. Куликов обогнул стол и сел на его край прямо передо мной, наклоняясь и обхватывая моё лицо руками. – Я люблю тебя, дура, слышишь?
И он целовал меня долго и жадно, так сильно, что кожа, казалось, горела. Все внутренности переворачивались от боли съедающей изнутри, оттого, что эти пальцы, возможно, в последний раз так зарываются в мои волосы. Оторваться от него было практически нереально.
– Жень, постой. Мне кажется, ты немного преувеличиваешь. Твои чувства ко мне – не больше, чем увлечение, – я определённо чувствовала, что слёзы норовят покатиться из глаз и выдать мою нелепую ложь. – В Лондоне тебе будет лучше, найдёшь себе замечательных друзей, это ведь такие возможности! – я улыбнулась через силу, хоть и получилось довольно искренне.
– Это не твои слова, Ася. Это слова моего папочки. Сейчас же посмотри мне в глаза и скажи, что ты решила это сама, не опираясь на слова отца!
– Я сама, – почти не соврала, я приняла решение сама, его отец не заставлял меня это делать.
– И что ты не любишь меня, чёрт возьми! Скажи это и я уйду.
В кабинете повисла гробовая тишина, которая давила на мои плечи. Тугой ком в горле не давал мне и слова вымолвить, я судорожно сглотнула. Глаза Куликова потеплели, он уже было открыл рот, чтобы сказать что-то, но ему не удалось.
– Я не люблю тебя, Женя.
Он судорожно выдохнул, глядя на меня невидящим взглядом. Его ладонь медленно заскользила по моей щеке, потом он обессилено опустил руку. Я не повернула голову, чтобы посмотреть, как он уходит. Боялась, что он оглянётся и увидит, как тёплые дорожки слёз увлажнили мои щёки. Кажется, мне никогда не было так паршиво.
***
Практика была зачтена.
Я уходила из школы совершенно опустошенной, думая о том, что мир – совершенно странная штука. Иногда за многие годы ты не переживаешь столько событий и эмоций, сколько переживаешь за чертовски короткий срок – две недели.
Две недели.
Этого достаточно, чтобы понять, что не стоит держаться даже за самые длительные отношения, если чувствуешь, что тебя держит только привычка.
Этого достаточно, чтобы понять, что твои друзья действительно готовы на всё ради тебя, даже если частые ссоры и недопонимания выводят из себя.
Этого достаточно, чтобы влюбиться по уши, окунаясь в новое чувство с головой, окончательно теряя себя.
Этого достаточно, чтобы понять: любовь – это самопожертвование, в первую очередь. Это способность переступить через себя ради блага любимого человека.