Ты будешь умолять

Бетт Лиза

Рука на моем теле растворяется, меня больше никто не держит, и я уже не скрывая слез соскакиваю и на нетвердых ногах подбегаю к спасителю, хватаясь за его руку. Он стряхивает меня, настойчиво отводя за спину и сует в руку ключи.

– За углом черный мерин. Садись и жди меня, – приказ которому я безапелляционно подчиняюсь и бросив на незнакомца благодарный взгляд убегаю в указанном направлении. Сердце колотится в горле, тошнота утихла, но ее место сменило головокружение от дикого облегчения, и мне ни сразу удается успокоиться, поэтому забегаю за угол и, прислонившись к стене, зажимаю

рот рукой, чтобы не выдать рвущийся наружу всхлип. Руки дрожат так сильно, что мне не сразу удается найти на брелоке кнопку, пластик в руке ходит ходуном и я зажимаю ключ двумя руками и вглядываюсь в обозначения.

Черный мерседес мигает фарами, и я дергаю пассажирскую дверь и падаю на сиденье. Лихорадка не проходит, и я отбрасываю ключ на водительское и закрываю лицо ледяными ладонями. Слезы градом катятся по щекам, и я уже не сдерживаю громких рыданий как в детстве, когда не можешь остановиться, и твою душу рвет от боли.

А если бы они…

Если бы им удалось…

Внезапно водительская дверь распахивается и я вскрикиваю и вжимаюсь в сиденье. С губ спасителя срывается ругательство и он обходит машину и, достав в заднего бутылку вискаря, насильно всовывает мне в руки.

– Пей.

Мотаю головой, волосы липнут к щекам, и я все еще дрожу и вою.

– Нет…

– Пей! – хватает меня за подбородок и вливает в рот бухло, отчего я едва не захлебываюсь и сгибаюсь пополам, хватая воздух ртом.

Хватка на шее сзади заставляет разогнуться, и спаситель приближает мое зареванное лицо к своему и медленно чеканит слова.

– Еще пей, пока обратно не полезет, ясно?

Спорить сил нет, и я киваю как болванчик и сама выхватываю из его горячих рук бутылку. Один глоток и выпитое проваливается в горло, обжигая рот, второй, и виски встает в горле, но я сглатываю и отдаю ему бутылку.

– Умница, – нагибается и открывает бардачок, в котором я вижу пачку салфеток. Он протягивает их мне и отворачивается, заводя мотор.

Руки дрожат, но уже не так сильно, да и внутри тремор утих, правда голова стала чужой и все еще кружится. Но это уже от выпитого. Привожу себя в порядок, отгибая козырек и глядя в зеркальце. Боже, какой кошмар! Тушь потекла, на щеках черные полосы и глаза красные вдобавок к красному носу. Вытираю мейк, начисто счищая его с лица. Убираю салфетки в бардачок.

Перевожу взгляд на спасителя и замираю, изучая чеканный профиль. Черные волосы ниспадают на высокий лоб, нос с горбинкой, которая скорее следствие уличной драки, нежели национальности, четкоочерченная челюсть, покрытая черной как ночь щетиной. Она делает его похожим на пирата. Или бандюка. Только вот незадача: именно он меня спас от насильников. Сглатываю, когда свет от фонаря падает на его лицо и в горле пересыхает, когда красивой формы губы искривляются в улыбке.

– Нравится?

Ну конечно он видит, что я его разглядываю, и мои щеки мгновенно вспыхивают, и я резко отворачиваюсь.

Говорить не хочется, и я удобнее устраиваюсь на сидении, почему-то совершенно не задумываясь, куда он меня везет. Голова ватная, в глаза будто насыпали песка, и я ненадолго их прикрываю, чтобы не так жгло.

А дальше провал.

Глава 2

Просыпаюсь

от молоточков, которые стучат в голове. Где-то вдалеке маячит тошнота, и я ложусь на другой бок с закрытыми глазами. А потом замираю. Тревога заставляет резко сесть на постели и осмотреться. Не моя комната. Не моя постель. Торопливо соскакиваю, но с запозданием осознаю, что спала голой. Машинально прикрываюсь черной простыней. В комнате никого нет, я могла бы добежать до ванной, но не рискую, вместо этого оглядываюсь в поисках своих шмоток. Ничего.

Рядом с постелью лежит мужская рубашка, и я около минуты на нее смотрю, взвешиваю все за и против, а потом смиряюсь с неизбежным и надеваю.

Рукава подгибаю почти в два раза, сама же рубашка чуть выше колен. Огромная рубашка для огромного мужика.

Хреново.

Вчера я вероятно вырубилась в его машине, и он не придумал ничего лучше, кроме как отвести меня к себе? А если папа узнает? Нам обоим крышка. И моему спасителю в первую очередь.

Аккуратно спускаю ногу на пушистый ковер у кровати и медленно встаю. Голова чуть кружится, но тошнота вполне терпимая, и я подхожу к двери и медленно ее открываю. Пустой коридор. Стены из белого кирпича. Пара дверей и арка, ведущая к лестнице. Иду к ней, прислушиваясь к посторонним звукам. Где-то вдалеке слышу мужской голос. Он кажется знакомым, и сердце замирает от мысли, что это тот самый парень из клуба. Тот, что спас меня.

Касаюсь гладкой поверхности перилл и медленно спускаюсь, пытаясь гасить дрожь волнения. А что если я так напилась, что не заметила, как он трахнул меня? Это мерзко, но факта не исключаю, потому что не могу найти объяснение, почему спала голой.

За потерю девственности отец меня убьет. В буквальном смысле.

И моего спасителя тоже под шумок.

Иду на голос, и замечаю арку в кухню. Пространство большое, кухня из черного мрамора, в центре островок, у которого на барном стуле сидит незнакомец.

Он раздет по пояс, на нем только черное трико. Он прижимает телефон к уху плечом и попутно набирает что-то на ноутбуке. Дыхание перехватывает, когда черные глаза в обрамлении угольных ресниц отрываются от ноута и фокусируются на мне. Вдоль позвоночника пробегают мурашки.

– Доброе утро, – прерывает звонок и хлопает крышкой компа, поднимаясь со стула. Выжидательно на меня смотрит.

– Мне надо домой, – роняю глухо, горло саднит, так будто я всю ночь орала в караоке. Короткая улыбка служит ответом. Повторяю свою просьбу, но он только улыбается.

Если я не успею вернуться до приезда отца, он поймет что что-то не чисто и поедет проверять. Моя квартира пуста, там же телефон как мне кажется с сотней пропущенных.

– Хочешь позавтракать? – произносит и кивает в сторону плиты. Я отрицательно мотаю головой и машинально одергиваю подол рубашки, которая вдруг начинает казаться прозрачной. Слишком волнующий взгляд у моего собеседника.

– Где моя одежда? И почему я спала голой? – голос прорезается, и незнакомец шире ухмыляется, так будто голые девушки в его постели по утрам обычное дело. А может, так оно и есть…