Ты и небо
Шрифт:
Вскоре дождь немного стих, чтобы через некоторое время лить с новой силой. Дима снова взялся за весла. Вымокшие и нахохлившиеся, как воробьи, они покидали парк.
– Замерзла? – спросил Огарев, включая в машине отопление.
– Пока шли, согрелась.
– Сейчас чай возьмем или кофе. Ты что хочешь?
– Чай.
Дмитрий подъехал к автомобильной кассе ресторана быстрого питания, купил два чая и слойки с кленовым сиропом и пеканами. Он припарковался в тихой улочке того уютного, малоэтажного Петербурга начала пятидесятых с просторными зелеными дворами, самодельными клумбами, фигурными арками между
Прогретый салон автомобиля, в руках стаканчики с чаем и приятная компания – такое простое счастье. Горячий, сладкий чай с хрустящими слойками показался пищей богов. Начинка из кленового сиропа напоминала карамель, такую любимую в детстве. Скрытые стеной дождя, они целовались несмело, как подростки, боясь разрушить едва проклюнувшийся, хрупкий росток любви.
Дмитрий отвез Инну домой.
– Ты промок. Пойдем, – позвала она с собой.
Они снимали с себя влажную одежду. Потом случилось красивейшее магическое действо, идеальное воплощение волшебной формулы, начертанной небесным алхимиком.
Город утонул в темноте ночного неба. В прудах отражались огни высотных домов, выросших на противоположном берегу на месте давно не работавшего кирпичного завода. Они с Димой стояли на лоджии и любовались панорамой, открывавшейся с ее восемнадцатого этажа.
– Тогда на мосту, когда мы отпускали шарики, что ты загадала? – спросил Огарев, обнимая Инну за талию. Как он и предполагал, ее талия уместилась в двух ладонях.
– Отпуск.
– Я тоже. Давай проведем его вместе, – предложил он.
– Давай.
– Куда ты хочешь поехать?
– К теплому морю! – не задумываясь, ответила Инна.
– Я никогда не летал в отпуск к морю. Только в командировки, – признался он.
– И тебе никогда не хотелось там отдохнуть?
– Я раньше не думал об этом.
– Только представь: ярко-синее небо, солнце, пальмы, чайки, большие южные цветы…
– Балкон с видом на закат, струящийся шелк платья, – он коснулся губами ее губ.
– Подожди! – она бросилась в комнату за тетрадью. Устроившись в любимом кресле-мешке, Инна стала писать.
Огарев обескураженно наблюдал за ее действиями.
– Ко мне пришло вдохновение, – пояснила девушка. – Вот, послушай:
Канарская пальма гривой качает, Море и солнце, чайки, цветы.– Здорово! А можно мне?
Ясновская отнеслась к его инициативе скептически: еще никто не разделял с ней стихоплетства. Если кто и пытался, то тут же бросал: мол, подурачились и хватит.
– Ветер в такт танцу шелком платья играет, – предложил Дмитрий.
– Потрясающе! – прониклась Инна. Дмитрий выразил одной строкой то, о чем ей виделось в романтических грезах: тихая музыка, южный ветер, и она в легком шелковом платье кружится в танце. Он умеет читать мысли? Впервые Инна видела, чтобы мужчина так изящно и точно изъяснялся.
Следующая строчка родилась не сразу. Они с Димой подбирали слова, меняли их местами, спорили, ища наиболее подходящие, передающие сюжет и настроение. В итоге получилось вот что:
Канарская пальма гривой качает, Море и солнце, чайки, цветы. Ветер в такт танцу шелком платья играет. Терраса отеля, вечер, свечи и ты.– Звучит как песня, – сказал Дмитрий. – Жаль, нет под рукой гитары.
Чем дальше на север, тем плотнее сгущались тучи. Рваная, низкая облачность над Онежским озером ближе к Архангельску сменилась бескрайним вздыбленным одеялом, навевая мысли о мягкой постели. «Прилетим домой, сразу – спать, добирать недосып», – мечтал Дмитрий. Сегодня он встал в полчетвертого – пограничное время: уже не ночь, но еще не утро. Самый сон.
На высоте девяти тысяч пятиста километров, на которой летел их самолет, несмотря на начало календарной осени, по-июльски ярко распалялось солнце. Идя на работу по утреннему холодку в предрассветных сумерках, Огарев не разобрал, каким обещается день. Как бы то ни было, на земле он его все равно не застанет, вернется в Пулково ближе к закату.
Какой бы мрачной и унылой ни была погода внизу, на эшелоне всегда потрясающая красота. В Питере бывает, что солнце не видно неделями. В хмуром ноябре, например. Или в декабре. Январь с февралем часто не лучше. Ну и март далеко не всегда бывает солнечным. Ему повезло, он – пилот, за его окном солнце сияет всегда. Оно слепит глаза, играет лучами на фюзеляже, в конце дня ныряет за горизонт, раскрасив небо перламутром и уступив место красавице-луне.
В Архангельске дождливо. Погода едва проходит по минимуму, диспетчер дает разрешение на посадку.
«Не поймать бы гидроглиссирование» [35] , – опасливо подумал Дмитрий. Коэффициент сцепления низкий, но посадочная дистанция позволяет выполнить посадку. Полоса не везде ровная, да и погода переменчива. Когда показатели впритык, нужно быть готовым к наихудшему развитию событий.
Дима уже сталкивался с гидроглиссированием, или, как оно еще называется, аквапланированием, на «Фиате». Торопясь на рейс, в темноте не заметил лужу и на скорости в нее влетел. Шины потеряли сцепление с асфальтом, «Фиат» понесло в сторону, как по льду. Тогда Огарева спасли пустота ночной дороги и умение быстро реагировать.
35
Гидроглиссирование (аквапланирование) – скольжение колес шасси самолета по водяному слою без соприкосновения с поверхностью взлетно-посадочной полосы. Возникает при глубине слоя жидкости около 2–3 мм, когда поверхность достаточно гладкая.
При большом скоплении воды на полосе с самолетом может случиться то же самое – вместо эффективного торможения есть риск выкатиться за пределы ВПП.
– Используем максимальный реверс! – предупредил Дмитрий второго пилота.
Чтобы не превышать дозволенный уровень шума, обычно ставят малый реверс, но теперь был не тот случай – погасить бы скорость.
Для уменьшения нежелательного эффекта вместо своей любимой посадки с притиранием – kiss landing – Дима выполнил посадку с ощутимой перегрузкой и долбанул шасси об Архангельск.