ТЫ ИЯ
Шрифт:
— Тааак, — взгляд Лены летает от меня к Тане, молниеносно, несколько раз. Я молчу, — Гайворонский серьезно? — брови бывшей коллеги несутся к волосам, — Или Янсон? — сглатываю, словно в затылок меня долбанули.
Немного теряюсь. Я себя не накручиваю, только потому что не думаю о нашей с ним встрече у меня дома. Уровень абстрагирования максимальный. Вспоминать себе запретила. Единожды чем — то подобным я жизнь себе уже испортила, больше не буду.
— А я — то думаю, чего они нам быстренько всё заплатили. На века контрольную работу и аналитику сделали. Ия, серьезно? — голос Лены вибрирует,
— Ленчик, мне рассказать просто нечего, — смотрю на нее поверх монитора, губы с сожалением поджимаю.
Она тут же дует свои.
Как только я выйду, девочки пойдут в соседнюю камералку, в окошко посмотреть, которое так удачно выходит на улицу, обзор исключительный. Вообще всё равно, пусть смотрят. Рассказывать пока не хочу, я сама — то в свое счастье не верю. Зато чувствую его каждой клеточкой.
Глава 59
Макар очень старается, но перелет мне дается всё равно нелегко. Впервые так было при переезде на юг, тогда это для меня ещё одним ударом послужило. Небо для меня это папа, любой рейс память о нем. Никогда мне не было страшно в самолетах, потому что я знала, он самый лучший. Если что случится — он всех нас спасет. Себя он не спас, меня бы — обязательно. Возможно эта вера отчасти была слепа, но любому человеку необходимо во что — то, в кого — то верить, для меня эпицентром всех ожиданий был именно он.
Не уверена, что Макар хоть раз говорил Егору слово «нет». Сейчас, например, они меня пледом в кресле укрыли, в надежде, что я буду спать, а сами самолет детально исследуют. Если мелко волю дать, он на детали его разберет. Макара же это только забавляет. «И что с того?», «пусть изучает», «главное — весело», этими фразами он осаждает любой мой порыв к воспитанию. Спасибо, что не при мелком, авторитет в глазах ребенка не пострадал.
Спустя минут двадцать Егор ко мне возвращается.
— Я там такое видел. Мам, это звезды, — ввиду он имеет «космос», — Когда вырасту стану летчиком! — заявляет с полной уверенностью, — Ты же не против? Как дедушка.
Вопрос очень насущий, ответ нужно дать немедля. Глаза ребенка горят. Скажи сейчас нет, его «звезды» померкнут.
— Конечно же можно. Только я не уверена, что «полеты» можно будет с карьерой врача совмещать, — говорю с грустью в голосе.
Сын вздыхает.
— Ты так же и про шахматы говорила, но я всё таки попробую, ладно?
— Я буду очень рада, если у тебя всё получится, — обнимаю своего увлекающегося малыша.
— Ну что разрешила? — Макар к нам присоединяется.
Егор довольно, и капельку гордо кивает. Улыбается во все свои зубки.
— Я же тебе говорил, а ты переживал, — подмигивает мелкому, — Как твое самочувствие? — выглядит обеспокоенным. Его бы воля, я б уже в клинике какой — то лежала, с ежедневными переливанием крови, МРТ и массажем.
— Всё хорошо. У кого не бывает, голова всего — то слегка закружилась.
— У меня не бывает. А я тебя старше. Намного.
Приехали. Снова по кругу.
— Я бы не сказала, что много, — иногда так и хочется спросить у него, разве младше меня в его жизни никого не было. Только вот ответ я знать не хочу, поэтому и не спрашиваю, — Правда, нормально. Тем более, завтра сдам все анализы, ты будешь спокоен.
— Надеюсь на это, — немного расслабляется. Не знаю, когда он планирует вернуться к работе, потому что пока что то и дело блюдет моё состояние. Давление, пульс, температура, разве что сахар пока что ему не известен.
До сих пор не пойму как можно быть таким разным. И где у него кнопка смены режима.
— Можно мы поедем ко мне? Я бы хотела, — скорее прошу, чем настаиваю.
Где бы я не была, острое ощущение «Я дома» появляется только в квартире, где с папой и Ларисой мы жили. Эта квартира закрытой стоит, раз в несколько месяцев её убирают. Показать её Макару будет не стыдно, там много моих детских вещеё, много памяти. Хотя он тоже может хотеть поехать к себе.
— Как ты захочешь. В Питере мне не принципиально. Я дома — в Москве.
Сжимаю его ладонь. Знаю, он тоже идет на уступки. Старается быть мягче, а это не просто. Жизнь свою менять всегда не легко. Самое трудное — выйти из зоны комфорта. Прекрасно это осознаю, сама ведь не хотела, и даже очень боялась, зато теперь с Макаром рядом, абсолютный покой.
Как только заходим в квартиру, Егор несется в мою детскую комнату.
— Руки вымыть не забудь, пожалуйста, — говорю ему в след. Макар усмехается. Забирает у водителя оставшиеся сумки и ставит их недалеко от входной двери.
— Твои рисунки? — смотрит на стену в прихожей.
— Я очень старалась, — смеюсь, — Выжимала из себя всё, что могла, — сказать, почему они до сих пор тут висят, я не могу. Родителям нравилось они мной гордились.
— Получалось неплохо, — целует в губы, едва касаясь.
При Егоре я пока позволить себе этого не могу.
— Руки помою, — показывает мне свои руки, с улыбкой, мол, смотри, я всё понял, — И закажу ужин. А то еще час и ты начнешь, поздно, я уже есть не буду, — направляется в сторону ванной, куда только что Егор заскочил, головой покачивает меня передразнивая.
— Да буду я, буду, — Макар не разделяет моего мнения, что не плохо было бы слегка похудеть, это конечно же льстит, но тем не менее, — Только пол сначала помою.
Резко оборачивается и смотрит на меня строго, и очень внимательно, ищет глазами отклонения.
— Даже не начинай, не развалюсь. Я нормально себя чувствую. Тем более я шваброй, не на коленях.
— А жаль, — говорит приглушенно, запуская по моему телу рой мурашек, — На это бы я посмотрел. И поучаствовал, — огонь в его глазах имеет свойство вспыхивать за долю секунды. Такой многообещающий, и дико манящий.
Весь следующий день провожу в больнице. К вечеру кажется, что в теле осталась всего только капелька крови. Раз в год я тут стабильно бываю, только обычно всё проходит не так. Намного быстрее и проще. В этот раз, по желаю кое — кого, обследований проводится куда больше, и это только первый этап, через три дня, всё начнется по новой, как только анализы крови все будут готовы.
Если быть честной, злюсь, самую малость. Обычно такие вещи я сама за себя решала. Ничего принудительного. Теперь надо считаться не только со своим мнением. Но показывать свое недовольство было бы верхом наглости. На заботу обижаться нельзя.