Ты извращенец, Гарри!

Вишневский Сергей Викторович

— В смысле...

— Во всех. Рядом с ним тьма... тьма и тени становились вязкими. Вязкими и липкими, словно это не твоя родная стихия, а... липка лента для мух. Да. — Высший вампир снова пригубил крови и продолжил: — И так во всем. Его взгляд заставлял внутри что-то дрожать. Его слова... никогда не были однозначными. Он не давал ответов, а лишь предположения и размышления. Он был очень сложным некромантом и человеком.

Гарри хмыкнул, а затем спросил:

— А вы случаем не писали мемуаров?

— Мемуары? — хмыкнул высший вампир. — Нет. Зачем?

— Знаете...

я тут подумал, что по настоящему древняя сущность... Может о многом рассказать. О том, что он видел, как все воспринимал и как произошли определенные исторические события... Которых многие не то, что не видели, но и не подозревали о них. И я уверен, что вы... Вы когда-то любили. Не знаю как сейчас, но вы точно когда-то от души смеялись.

— У нас крайне своеобразное чувство юмора, — заметил дедушка Аму.

— Да, и я думаю, что его поймут ваши соплеменники. Но даже если ваш юмор будет мне непонятен, мне было бы очень интересно узнать... Узнать, кого вы любили и как все закончилось. Если оно закончилось. Мне было бы интересно посмотреть на вашу жизнь через призму вашего образа жизни. Да и сам ваш образ жизни... Это действительно интересно.

— Жизнь высшего... довольно размеренна, но порой... порой она закручивается вихрем, взмывает в очередной войне вверх, но тут же опадает. Все очень неоднозначно, порой кроваво и полно предательств... Но да. Мне есть, что вспомнить.

— А мне было бы интересно послушать... или почитать о вашей жизни, — кивнул Гарри.

— Взаимно, мальчик из простолюдинов, вставший во главе древнего, по меркам людей, рода некромантов, — улыбнулся мужчина пригубил и со вздохом произнес: — Знаешь... Я предлагаю обмен. Ты напишешь о своей жизни, а я о своей. И когда кто-то из нас почувствует дыхание смерти или сам решишь уйти... мы обменяемся с тобой своими мемуарами.

— Это забавный договор, — ответил Гарри и с улыбкой добавил: — С учетом вашего возраста, я думаю, что почитаю ваши мемуары только в престарелом возрасте, на пороге смерти.

— Согласен, — улыбнулся дедушка Аму. — Это будет немного неравноценно и велика вероятность, что вы так и не прочтете моих трудов. Нужно придумать что-то другого.

— Можно... может быть, вы согласитесь на редкие встречи? Я бы с удовольствием послушал истории от вас, — предложил Гарри. — Истории, которые отпечатались в вашей памяти и о которых захотите рассказать.

— Например? — вскинул брови упырь.

— Вы... вы когда нибудь любили по настоящему?

— В отличие от некромантов, мы вампиры способны на любовь, — кивнул высший.

— В смысле? — нахмурился парень.

— В прямом. Неужели не знал?

— Нет.

— Вампиры... те кто принял нашу кровь и выбрал путь крови и теней... Мы не умеем смеяться. Максимум, на что мы способны — улыбнуться.

— Вы вообще не умеете смеяться?

— Не совсем так. Сам процесс мы можем повторить. Вспомнить, как это делать легко... первые лет пятьдесят после обращения. А вот дальше... Дальше становится все сложнее. Да, я могу изобразить смех... Могу даже потренироваться, но от этого... Он не станет смехом.

— А некроманты?

—

Не умеют любить.

Гарри нахмурился и осторожно уточнил:

— Вы ведь про чувства?

— Прости, я неверно выразился. Некромантам неведомо чувство влюбленности. Той эйфории и безумия, о которых пишут стихи и сочиняют песни... Любовь некроманта холодна. Холодна как могила, в сентябрьскую ночь.

— По моему... По моему мнению настоящая любовь — это не влюбленность. Это кое-что другое.

— И что же?

— Это... это осознанное решение делать другого человека счастливым. И не ждать ничего взамен.

— Хороший ответ, — улыбнулся дедушка Аму. — Очень хороший ответ для некроманта. Почаще повторяйте себе эти слова. Они помогут тебе в жизни.

— А вы? Вы когда-нибудь влюблялись?

— Было, — кивнул высший вампир. — Всего один раз, но так... так, что до сих пор прекрасно помню ее лицо и ее улыбку.

— Кто она была?

— Актриса бродячего цирка. Августина Сельера, — темная сущность вздохнула и пригубив вина, взглянула на первые звезды, что успели появиться на небе. — Черные как ночь волосы и такие же очи. Стройная, но не плоская. Грудь, талия... длинные красивые ноги. Она была идеальна, хоть и чрезмерно худа для того времени. Сейчас бы ей в ноги кланялись за красоту, но тогда... Тогда была другая мода на женщин.

— Вы... вы ее обратили? Или... — попытался подобрать слова Гарри.

— Нет, — расплылся в улыбке высший вампир и пригубил из бокала крови. — Это она меня обратила.

— Она была вампиром?

— Да... безумная красота. Она была матерью свободной семьи Сельера.

— Черт подери, вы... вы сами попросили ее обратить вас?

— Да, — кивнул дедушка Аму. — Я был с ней с момента нашего знакомства и до самой ее смерти.

Гарри нахмурился.

— Она... мертва?

— Да. Тысяча двести семидесятый год, по вашему летоисчислению. Площадь парижа, недалеко от Собора Парижской Богоматери. Ее распяли на серебряном кресте со священном писании.

— Ее поймали церковники?

— Нет. Это был конец моей первой войны на уничтожение с церковниками. Мы были на грани истребления, а она... Она стала нашим откупом. Репарацией за проигрыш в этой войне.

— Вы были на ее казни?

Дедушка Аму тяжело вздохнул и кивнул, глядя на звезды.

— Да.

Гарри опустил взгляд в бокал, слегка пригубил вино и спросил:

— А если бы могли что-то изменить... Вы бы изменили?

Высший вампир хмыкнул и опустил взгляд с звезд на собеседника. Глаза его были затянуты кровавой пеленой.

— Да.

— Спасли бы?

— Нет. Тогда стоял вопрос о нашем существовании как вида.

— Тогда что?

— Я бы обнял ее на том кресте и осыпался прахом вместе с ней, — ответил дедушка Аму. — Иногда... иногда лучше быть горстью пепла, которую под молитвы и отпевание инквизиторов развеют над Сеной, рекой в Париже, чем...

Темная сущность умолкла, а Гарри, выдержав паузу, спросил:

— Напишете об этом?

Высший опрокинул в себя остатки крови в бокале, затем поднялся и, глядя на парня произнес: