Ты любил меня за мои слабости
Шрифт:
Один месяц встреч с терапевтом и попыток притворяться перед внешним миром, что я в порядке. Я посещаю встречи дважды в неделю. Мама организовала их для меня. Я не колебалась, когда она попросила меня посетить сеансы. Ее стеклянные глаза и умоляющее лицо — все, что требовалось, чтобы сказать ей «да».
В первый раз меня привела мама, но после сеанса я почувствовала, словно кто-то разрезал меня и вытащил все мои тщательно похороненные воспоминания. Я была грубой с доктором, и все, что я хотела — это уединение. Мне нужно было пространство, нужно было побыть одной, сесть где-нибудь в углу и принять свои воспоминания, смириться с режущей болью и вернуть их обратно в свои темные
Смотреть на выражение лица матери, когда я вышла из офиса, было пыткой. Тихие слезы текли из ее глаз, когда она везла меня домой. Мне хотелось кричать. Я хотела сказать ей, чтобы она оставила меня в покое. Прекратила пытаться помочь, потому что этим она только причиняла мне боль. Поднимать свои воспоминания на поверхность, видя ее боль, было слишком болезненно. Я просто хотела притвориться. Я просто хотела снова онеметь и ничего не чувствовать.
Я решила, что спустя месяц, возьму себя в руки. Если бы мне пришлось выйти, я бы пошла одна. Для этого мне нужна была моя машина, и я должна была научиться водить снова. Моя машина была в гараже родительского дома. Мой отец ремонтировал ее и заводил каждые пару месяцев, чтобы убедиться, что она будет готова к тому времени, когда я вернусь домой.
Небольшая боль пронзила меня в грудь, когда я представила, как он работал над этим все эти годы. Не зная при этом, жива я или мертва.
Обучение вождению снова было разочаровывающим и волнующим одновременно. Мой отец пригласил меня на первый тест-драйв. Вождение автомобиля было прекрасным, но изучение новых правил дорожного движения было разочаровывающим.
Однако разочарование длилось недолго. Самостоятельное вождение освободило меня от необходимости быть пассажиром: садиться в чью-то машину и позволять себя везти. Теперь я вела машину сама. У меня был контроль над тем, куда я хотела поехать. Это было освобождением, и какое-то время я думала только о дороге перед собой. В эти моменты не было прошлого и боли от него.
Мои встречи с доктором Зик продолжали мучать меня. Много раз по дороге домой я представляла себе, каково это — врезаться в дерево, съехать с моста. Тогда все просто закончится. Воспоминания, боль. Тогда мои родители и Канье будут оплакивать меня, но жить дальше. Что они и должны были сделать еще пять лет назад. Забыть обо мне. Но не я. Я не могу. Время от времени в глубине моего сознания, в маленьком уголке, теплится надежда, и я представляю себе мир, где я улыбаюсь. Жизнь, в которой моя семья смотрит на меня с гордостью, и я знаю, что это из-за всего того, через что я прошла. Я так сильно хочу эту жизнь, но с каждым днем надежда угасает. Другие темные углы вытесняют этот маленький луч надежды. Они подкрадываются к нему, как монстры в ночи, зная, что это лишь вопрос времени, когда они убьют надежду на мое возвращение.
Я хочу, чтобы доктор Зик помогла мне. Я просто не думаю, что это возможно. Я живу в мире, где суровая реальность изуродовала мою душу. Где грубые руки оставили синяки на моей коже, где сказанные слова опалили мой разум. Что доктор Зик может сделать, чтобы исправить это? Мой собственный разум обернулся против меня и продолжает мучить.
— Что у тебя на уме, Эмили? — спрашивает доктор Зик. Я поднимаю глаза от беспокойных рук к ней и вижу, как ее мягкие глаза смотрят на меня. Я нервничаю. Желчь поднимается вверх по горлу, потому что я знаю, как буду чувствовать себя во время этого сеанса.
— Ничего особенного, — отвечаю я. Мыслей много, но я не уверена, что именно она
— Как ты устроилась в своем доме? Ты там уже три недели. Тебе не кажется странным жить одной?
— Последние пять лет я жила одна, так что — нет.
— Но с тобой были девушки из Коллекции. Значит, ты жила не одна, — заявляет она.
— Может, мы и жили в одном доме, но все равно были одиноки. Мы все сражались с собственными демонами.
Я сижу в кресле прямо и стучу по полу носком сандалии. Всякий раз, когда она заводит разговор о девушках из Коллекции, я начинаю нервничать. Это те воспоминания, которые я заперла глубоко внутри и выбросила ключ, и у меня нет желания возвращаться к этим воспоминаниям. Это единственная вещь из всей этой неразберихи, которую я понимаю. Девушек похищали, издевались и насиловали, а затем они исчезали. И я знаю, что значит «исчезали». Они были убиты. Они не прекращали сражаться, они не подчинялись. Так что о них «заботились» так. Я понимаю, что не могла бы им помочь. Это было вне моего контроля. Мое сердце болит за них и их семьи. Но это единственное, слава Богу, из того, что я знаю, не висит грузом на моей душе.
— Ты скучаешь по Канье, Эмили? — спрашивает она, и мое дыхание останавливается. Я обещала себе, что скажу правду во время этой встречи.
— Да, — шепчу я, — Всем сердцем. Я скучаю по нему каждый день и каждую ночь.
— Ты говорила это Канье?
— Нет, и не буду. Он хочет, чтобы мы были вместе, но он не знает, о чем просит. Я не подпущу его так близко, чтобы он увидел, насколько я никчемная и использованная. Я не смогу справиться с отказом.
Доктор Зик наклоняется чуть вперед и прищуривает глаза.
— Ты знаешь, обычно у меня уходят месяцы или годы, чтобы вытянуть ненависть к себе из моих клиентов. Ты же только что сказала об этом. Почему?
Я пожимаю плечами.
— Что скрывать? Я шлюха. Я была более чем с тридцатью мужчинами. Я совершала невероятные, отвратительные вещи. Это всего лишь вопрос времени, когда все это увидят.
— Нет, Эмили. Тебя насиловали больше тридцати раз. Тебя заставляли делать такие вещи. Ты не шлюха.
— Какая разница, заставляли меня или нет? Они все были во мне.
Ее слова дают мне надежду, но при этом они сжигают меня изнутри, потому что я знаю, что это ложь. Гнев вскипает внутри меня.
— Я вижу сотни отпечатков рук на себе. Я все еще чувствую вкус их спермы во рту. Я чувствую, как их пальцы сжимают мое горло, когда я засыпаю и когда просыпаюсь. Они выжгли в моей памяти воспоминания о боли между ног. Они повсюду. В моих снах, мыслях и воспоминаниях. Я даже не знаю, является ли человек, стоящий через дорогу от меня, одним из них, потому что я не могу вспомнить все их гребаные лица! — я заканчиваю криком и стою, тяжело дыша.
— Я понимаю твои слова, хотя никогда не смогу понять твоих чувств, так как никогда не была на твоем месте, Эмили. То, что ты чувствуешь — правда, и это твое право. Но если ты не попытаешься пройти мимо того, кем, по твоему мнению, ты стала, эти мысли и воспоминания заставят тебя зависнуть во времени. Есть способ уменьшить их влияние на тебя. Тебе лишь нужно открыться возможности того, что ты больше, чем они тебе говорили.
— Как? — прошептала я, гладя в окно.
— Тебе нужно вернуть свою силу. Перестань отдавать ее демонам в своем разуме. Ты продолжаешь говорить то, чего не заслуживаешь. Начни думать о том, чего ты заслуживаешь. Перестань наказывать себя за то, что было не под твоим контролем. Ты никогда их не хотела. Не позволяй им брать больше, чем у них уже есть, Эмили.