Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
Протянув телефон, Пенелопа с достоинством удалилась, сердито обронив на ходу:
— Завтрак уже на столе.
Евдокия торопливо набрала номер подруги и, ежась от страха, вместо приветствия выпалила:
— Ну как?!
Ева с восторгом ей сообщила:
— Боб потрясный мужик!
— Зачем это мне? Я о другом, — разгневалась Евдокия. — На клавишах кровь этой ночью была?
— Не было.
— Так я и знала! А Ирка где?
— За этим я тебе и звонила, — затараторила Ева. — Ирка осталась совсем одна, а Заю надо похоронить.
Евдокия
— Ты предлагаешь мне этим заняться?
— Не тебе, а нам, ее подругам: то есть, мне и тебе. Майку Ирка видеть не хочет, так что сию же минуту дуй быстро ко мне. И не вздумай снова пса своего притащить, если только не хочешь, чтобы я это чудо природы прибила, — полушутливо пригрозила Ева.
— Нет-нет, — заверила Евдокия, — я же с ума не сошла. Клянусь, дома его оставлю.
Наспех позавтракав, она чмокнула в щеку ворчащую Пенелопу и собралась покинуть квартиру, но вдруг (не глазами, не рассудком — спиной) «увидела» чей-то страдальческий взгляд. Обернулась — Бродяга. С виноватым укором он смотрел на нее и как-то слишком по-человечески морщился и вздыхал.
«Я так ждал, когда ты проснешься, я страхов больших натерпелся пока мне объясняли, что диван не для бездомных собак, а теперь ты уходишь? Что же будет со мной? Я так на тебя рассчитывал!» — прочитала в грустных собачьих глазах Евдокия и потонула в чувстве вины.
— Ну что ты, Бродяга, — прошептала она, — как ты мог обо мне такое подумать? Конечно же я не оставлю тебя. Друзей я не предаю. Прыгай быстро в мои руки, пока Пенелопа не видит.
Пес тревожно повел ушами, как бы не веря в свое счастье, воровато оглянулся на кухню, где колдовала над ужином Пенелопа и одним прыжком занял место, которое было по праву его — в тайниках своей песьей души он нагло приватизировал теплые женские руки. Уткнувшись носом в грудь Евдокии, он почти замурлыкал, хоть был и не кот.
Ева остолбенела, когда увидела на пороге своей квартиры неразлучную парочку: Евдокию и пса.
— Ты же клялась, — возмутилась она. — Ты же мне обещала!
Евдокия виновато вздохнула:
— Но выполнить не смогла. Леня утром его наказал. Он теперь такой уничтоженный…
— И потому ты решила уничтожить меня! — рявкнула Ева. — За что ты меня наказываешь?
Евдокия напустила слезы в глаза и скорбно пожала плечами. Ева, сжалившись над подругой, махнула рукой и приказала:
— Проходите! Черт с вами, уродами!
— Евусик, пойми, — по-лисьи скользнув в прихожую, бросилась оправдываться Евдокия, но Ева ее перебила:
— Знаю-знаю, он на тебя рассчитывает. Латынина, кстати, тоже. Тут Заю надо в последний путь проводить, а она с псом приперлась. Ты и к Ирке с ним что ли пожалуешь?
— Я Бродягу в подъезде оставлю.
— Где хочешь, только не у меня, — опять рассердилась Ева и, вспомнив приятное, живо затараторила: — Мне есть что тебе сказать. Майка звонила, хвастала шубой облезлой и помощь свою предлагала. Ох, и дура она! Я ей: «Совсем что ли с ума сошла? Заю до гибели довела, да еще хочешь полюбоваться как он, твой сексспецназ-тореодор, в дубовом гробу смотрится». И знаешь, что Майка ответила?
— Что?
— «Неужели гроб будет дубовый?» — спросила она. Вот и вся ее нравственность. Дуська, послушай меня, Майка зверь, а не баба. Иркину жизнь разрушила, но интересует ее в первую очередь гроб!
— А гроб действительно будет дубовым? — пристраивая пса на коврик, спокойно поинтересовалась Евдокия.
— Да, гроб дубовый, — ответила Ева и завопила: — Куда ты заразу примащиваешь здесь у меня! Мы же сейчас уезжаем!
Пес с радостью вернулся на руки Евдокии, Ева вытолкала их за порог и, закрывая дверь на все замки, сообщила:
— Ну-у, началось!
Хотя на самом деле ничего и не начиналось — напротив, для Зиновия Давыдовича даже кончалось.
Похоронили его в тот же день. В доме Латыниных на поминки собралась толпа народу: друзья и сослуживцы покойного, подруги и сотрудники Ирины.
Все они, натыкаясь на пса, шарахались со словами: «Ужас какой!»
Но Евдокия упрямо не расстовалась с Бродягой. Точнее, ее ни на секунду не отпускали его глаза. «Смотри, не бросай меня, я на тебя рассчитываю», — говорили они.
И Евдокия пса не бросала. Не забыла о нем она и тогда, когда началась трапеза и все принялись поминать покойного.
— Слышь, Евусик, а что это за парень вокруг нашей Ирины сегодня крутится? — спросила Евдокия, отправляя украдкой куриную ногу под стол.
Бродяга, хватая щедрое угощение, успел благодарно лизнуть хозяйскую руку.
— Ишь как, зараза, урчит, наш он Пуччини, того и гляди обосрется, — ядовито заметила Ева и, сунув под скатерть голову, приказала Бродяге: — Смотри не обхезайся здесь, обжора, и Заю нашего памяни.
Лишь после этой сентенции она ответила на вопрос:
— Рядом с Иркой Мишка Казьмин, новый приятель Заи. Мишка часто в их дом захаживал.
— А кто он?
— Предприниматель без образования и юридического лица, но деньжата водятся. И немалые. Этот сморчок давно вокруг Ирки вьется. Видишь как радостно Заю хоронит.
— Да, он негрустный.
— Еще бы, гроб дубовый он оплатил. И поминки взял на себя. Ох, и что он только в нашей Ирке нашел? — с какой-то неясной скорбью подивилась вдруг Ева. — Мишка младше ее лет на десять!
— Да ты что! — не поверила Евдокия. — А выглядит как Иркин ровестник.
— Можно подумать твой Боб не выглядит старше меня, — ревниво заметила Ева.
— При чем здесь мой Боб?
— А при том, что Мишка на Ирке мечтает жениться. Еще несколько дней назад Ирка его и в упор не видела, а теперь глянь как томно зыркает на него.
— Может, у них был роман?
— Пока еще нет, но, бьюсь об заклад, сегодня Мишка ее оприходует. И не осуждаю. Горе у бабы, надо ее утешать.
Евдокия испуганно прошептала: