Ты маньячка, я маньяк или А пес его знает
Шрифт:
Евдокия с тяжелым вздохом подхватила на руки пса и поспешила к подругам.
— Бродягу хоть дома оставь! — крикнула вслед Пенелопа.
— Нельзя, он такого наделает…
Дверь открыла не Майя, а Ева. Впрочем, и Майя стояла рядом: улыбаясь, она озорно выглядывала из-за стройной спины Евы. Евдокия с изумлением отметила, что подруги в приподнятом настроении.
— Здравствуй, урод! — бодро воскликнула Ева, увидев на руках Евдокии Бродягу. — И этот Мусоргский здесь, — оглянулась она на Майю и добавила, с отвращением обращаясь
«Я не грязный и не пришел, меня принесли», — ответил глазами Бродяга, но Ева по собачьим глазам читать не умела.
— Посмотрите, пес со мной согласился, — обрадовалась она. — Сейчас, говорит, все тут вынюхаю. И вынюхает же, чертяка!
— Ой, Дуся, что я сейчас тебе покажу! — радостно взвизгнула Майя из-за спины подруги.
Ева мгновенно пожаловалась:
— Вот же стерва развратная. Битый час ее уговариваю «шуберта» показать, а она ни в какую. Ждет тебя. Хочет разом нас ошеломить.
Евдокия окончательно растерялась:
— Какого Шуберта?
Майя выступила из-за спины подруги и кокетливо сообщила:
— Мне старый любовник новую шубку песцовую подарил!
— Ей только песец и идет! — ехидно вставила Ева.
— Да, — подтвердила Майя и победоносно развела руками: — Вот тебе и Юрий Иванович!
— Вот тебе и хитрюга Трифонов, — передразнила Ева подругу и, подмигнув Евдокие, сказала: — Слышь, Дуська, ты только не падай, сейчас такое тебе отмочу. Этот Трифонов, старый козел, нашей дурочке руку какую-то предложил. Комбинашка, быстро скажи, какую старый козел предложил тебе руку? — с шутливой строгостью потребовала Ева ответа и опережая подругу, сделала вывод сама: — Тут ясно и дураку: волосатую руку свою и предложил в старческих пятнах-веснушках. Другой же нет у него.
— И сердце, — ревниво добавила Майя. — И руку, и сердце, и прочие органы. А на фиг мне нужен этот утиль? Ха! Трифонов хочет на мне жениться, но дудки! Я за него не пойду!
— Шуберта сцапала и от ворот поворот, — с одобрением отметила Ева и заключила: — Так, бабы, это дело надо отметить!
Она щелкнула пальцами по подбородку и приказала:
— Майка, «шуберта» и бутылку неси! Оценим и сразу обмоем!
Евдокия была потрясена. Страшная, жуткая ночь никак не вязалась с удалым и развязным днем.
— Вы что, ничего не знаете?! — воскликнула Евдокия.
— А что мы знать-то должны? — хором спросили подруги.
— Я еле осталась жива! Девочки, это не вы мне, это я вам такое сейчас расскажу, сразу попадаете!
— Зачем это нам? — хихикнула Майя. — Падать я этой ночью уже утомилась; Трифонова словно сорвало с цепи.
— Как будто можно посадить на цепь этого кобеля, — скептически вставила Ева.
От равнодушия подруг Евдокия пришла в отчаяние.
— Да будете вы меня слушать или не будете?! — гневно закричала она и пригрозила: — Я вас так сейчас огорошу, не до смеху вам станет.
Ева насторожилась и, бросив косой взгляд на Майю, спросила:
— Ты опять про Ирину?
От наплыва чувств Евдокия за малым не задохнулась:
— Про Ирину! Да, про Ирину! Этой ночью страшное произошло!
— При этой рассказывать хочешь? — удивилась Ева, кивая на Майю.
— Теперь уже все равно, — выпалила Евдокия. — Теперь уже все будут знать. Этой ночью Ирина убила любовника!
— Мишку?! — охнули обе подруги и хором сделали вывод: — Не может быть!
Евдокия заверила:
— Я своими глазами видела труп. Кокнула так же, как Заю.
Ева осведомилась:
— Сбросила что ли в Глинку? Тьфу, — тут же поправилась она, — в глину что ли Мишку спустила, в этот, в как его?
— В карьер, — подсказала Майя.
— На этот раз с лестницы уронила, — ответила Евдокия и запричитала: — Ой, девочки! Ой, мамочка! Я как увидела! На площадке лежит! А перед этим! Ирка, клянусь, не в себе!
— Черт возьми! Я ничего не пойму! — гаркнула Ева и приказала: — Дуська, Мусоргского — на коврик в прихожей и айда на диваны, на кресла. Там расскажешь. И повнятней, пожалуйста.
Выполнив приказание Евы, Евдокия сложилась гармошкой в кресле и начала излагать события ночи и предыдущих дней, перемежая рассказ своими догадками и подозрениями.
Подруги внимательно слушали, не перебивая. Их не пугали подробности. Пользуясь этим, Евдокия вникала в такие детали, которые вряд ли позволили б ей закончить рассказ в этом году. Возможно и следующий год показался бы им коротким, если бы Майя вдруг не воскликнула:
— А где это письмо?
Интерес к письму возник невпопад — повествование Евдокии дошло до момента ее пробуждения в собственной постели и плавно (без всякой причины) уходило к истокам истории: к капелька крови на клавишах. Стройной логики во всем этом не было, и любой мужчина давно бы суть потерял, но женщины мастерицы цепко держать нить беседы как бы многоообразна она ни была. Женщинам это удается легко, ведь о чем бы они ни говорили, главная мысль одна: мы, бабы, дуры, а мужики подлецы. Остальное — лишь варианты того как исправлять вопиющую несправедливость: кнутом или пряником?
Поэтому, когда Майю заинтересовало письмо, Ева значительно разозлилась.
— Думаешь, у меня нет вопросов? — закричала она. — Я же молчу, вот и ты не встревай! У Дуськи в башке и без тебя нет порядка!
Против всех правил Майя не покорилась.
— А что там «не встревай»? — рассердилась она. — Дальше все ясно, пришла Дуська домой или ее «пришли». Остальное фигня. Так где письмо? — вернулась она к своему вопросу.
Евдокия призналась:
— Письмо осталось у Ирины в руках.
— Вранье! Не было у нее письма! — рявкнула Майя, ошеломив и Еву, и Евдокию.
Но поделиться своим впечатлением они не успели: в тот же миг зазвонил мобильный.
— Это Боб! — подскочила Ева. — Извините, но наш разговор не для ваших ушей, — пояснила она, удаляясь в прихожую.
Едва Ева вышла, Евдокия насела на Майю:
— А ну, признавайся, что значат твои слова? Ты что, этой ночью была у Ирины?
Майя растерянно залепетала:
— А в чем дело? Может я и не была, может только по телефону болтала…