Ты мне веришь?
Шрифт:
– Или дождь... Марк, ты когда-нибудь целовал девушку под дождем? Как в кино?
Сумасшедшая, поймал ее своей курткой и прижал к себе, жадно ища ее губы. А она повторяет мое имя, и мне кажется, что ее голосом оно звучит так, как никогда не звучало.
– Уже целую... Поехали ко мне!
– Поехали. К тебе.
Опьяневшая от шампанского, такая красивая, что мне хочется ослепнуть, чтоб так не резало глаза красотой. Я был так поглощен ею, что не заметил, как во двор въехал джип, из него вышли люди Потемкина и он сам.
Пока отец тащил орущую и рыдающую Лизу к машине, его ребята считали мне ребра ногами и ломали нос и пальцы. Потемкин запер дочь в машине. А сам подошел ко мне, наклонился, схватив меня, харкающего кровью и ничего не видящего из-под заплывших век, за шиворот.
– Еще раз, подонок, увижу возле нее - кожу сниму лоскутками! Кости наживую из тебя вытаскивать буду! Чтоб не смел даже дышать в ее сторону, ничтожество!
– Да пошел ты!
Плюнул в него кровью и получил оглушительный удар по голове. Сквозь марево боли кричала Лиза. Я или слышал, или мне казалось, что я ее слышу.
Часть 3
В себя пришел в больнице. Рядом Осадчий с пакетом с мандаринками и Олег. Проклятый самодур уволил обоих. Пашка что-то говорил о новой работе, которую нашел для меня, а я смотрел в окно и думал о том, что за эти две недели она ни разу не пришла и не позвонила. Вначале утешал себя, что у нее нет номера и она не знает где живу. Потом сам же на себя психовал. Было б желание, узнала бы. Папа игрушку забрал и новую подарит. Оклемался я где-то через пару недель. Весь город уже оброс новогодней мишурой, в каждой витрине и в каждом окне по елке, а я с побитой рожей работу ищу. Нашел-таки, в одном зачуханном ресторане на Днях рождениях в шапке клоуна прыгать и всех доставать. Зато под гримом моих синяков не видно. В зеркало смотрю и, ухмыляясь сам себе, напеваю голосом из знаменитой арии, которую так любил Родионович
«Да, я шут... я циркач, так что же...
Пусть меня так зовут вельможи,
Как они от меня далекиииии...»
– Эй, мистер Икс, за тобой пришли.
Гошка сунул голову в гримерку.
– Не знал, что ты еще и поешь. Давай, вставай. Ждут тебя. Важные люди пожаловали по твою душонку.
Когда внизу увидел людей Потемкина, заболело ребро. Видать, пришли отвесить добавки.
– Я вроде отступные не просил. Рассчитали, так рассчитали.
– Идем, клоун!
– Гном в своем репертуаре.
– Я, может, вначале грим смою?
– И так сойдет. В самый раз.
Один-один, засранец. Но я отомщу. И дурным голосом заголосил:
– Как они от меня далекииии... никогда не дадут рукииииии! [1]
В машину загрузился сам... но сердце все же начало подрагивать от одной мысли, что вдруг ее увижу снова. Издалека. Хотя бы в окно. Увижу эту высокомерную сучку, которая поиграла со мной в любовь и тут же обо мне забыла. Да,... просто увидеть. Одним глазом. Все это время только о ней и думал. Ночами с закрытыми глазами лежал и вспоминал, как прикасался к ней, как целовал. И что говорила мне... мне - тому, кто не раз девкам напевал и не такое, чтоб ноги раздвинули, а сам повелся на ее: «Я подумала о том, что могу очень сильно полюбить тебя, и мне стало страшно». На самом деле страшно было мне. Каждую ночь понимать, что без нее жизнь стала совершенно серой, как этот проклятый декабрь без снега.
1
*1 - Ария мистера Икса из оперетты Кальмана.
Джип привез меня не домой к Потемкину, а в какой-то офис. И я как-то не совсем уверенно решил, что у меня слишком запоминающийся прикид, чтобы прибить прямо здесь. И намеренно улыбался разукрашенным ртом секьюрити и на ресепшене отвесил реверансы. Скорчил рожу в стиле "Оно" в камеру и пошлепал в лифт.
В офисе меня ожидал Его Сиятельство Потемкин. Восседал в кресле за столом, но, когда я вошел, он соизволил встать. Наверное, прикончит лично. Только не пойму, зачем такая отсрочка была.
– Добрый день, Марк.
Опачки, он запомнил мое имя? Это плохо или хорошо?
– Добрый. Раз вы так говорите.
– Присаживайтесь. Сейчас принесут чай и кофе.
– Спасибо. Я уже пил и то, и другое.
Не присел, и он остался стоять. Потом отошел к окну и развернулся ко мне полубоком. Высокий, худощавый. Аристократичная внешность вполне подходит под его фамилию. Очень холодный внешне. Есть что-то в его облике, внушающее подсознательный страх. Но не мне. Я его не боялся. Мне, скорее, было интересно, чего именно он от меня хочет.
– Моя дочь смертельно больна. У нее миастения.
Как выстрелом в упор в самое сердце. Я судорожно сглотнул и сдавил руками клоунский колпак, чувствуя, как больно сдавило грудину.
– Вначале появились проблемы с речью. Думали, простуда. Она всегда хорошо училась, а тут стала забывать материал, сбиваться на уроках... Болезнь прогрессировала очень быстро. Ее одолевала невероятная слабость, болели все мышцы, она плохо ела. Немело лицо, улыбка стала вымученной. Врачи ставили гайморит, простуженный нерв... Потом пошли другие диагнозы. Энцефалит, шизофрения. Потом и это отмели, но лучше ей не становилось. Лиза стала похожа на тряпичную куклу. Не могла сама встать, спуститься по лестнице. Для нее, так любящей играть, это было сродни смерти. Правильный диагноз нам поставили, когда прошло довольно много времени без лечения и когда Лиза чуть не умерла на руках у меня и у врачей. К сожалению, специалисты мало знают об этой болезни, поэтому правильный диагноз при первичном обращении ставят всего лишь двум из ста больных. Происходит сбой в работе, расположенной за грудиной, вилочковой железы, и этот орган начинает вырабатывать вещества, направленные против собственного организма. Человека одолевает мышечное бессилие, и он перестает нормально ходить, глотать и в конце концов дышать, что приводит к страшной мучительной смерти. Можно было сделать операцию... но у Лизы сильная анемия, и врачи не дают нам гарантию, что операция пройдет успешно. Шансы у моей дочери выжить после хирургического вмешательства ненамного больше, чем без него. Для нее опасно все. Любое заражение инфекцией может привести к летальному исходу. Банальный грипп может ее убить. Вот почему я никого не подпускал к ней, не позволял выходить. Она моя единственная дочь! Она - все, что у меня есть. А ты! Ты у меня ее отобрал! Из-за тебя она пошла на такой риск! Знала, что нельзя, что это может привести к смерти! И все равно с тобой сбежала! Из-за тебя она подхватила пневмонию, которая сейчас ее убивает.
Обернулся ко мне, сжимая руки в кулаки.
– Моя девочка умирает. Врачи не дают ей много времени! И я... я пришел просить тебя навестить ее. Это ее желание. Чтобы последние дни ты был рядом.
Он говорил, а я слышал его, как сквозь вату. Перед глазами моя золотоволосая девочка-картинка, играющая на фортепиано, заглядывающая мне в глаза:
«Марк, ты будешь меня любить?»... и от дикой боли сводит все тело судорогой.
– Я заплачу. Сколько скажешь. Миастения не заразна. Лиза в частной клинике на улице Гвардейской... Тебя будут отвозить и привозить.
Он лихорадочно что-то черкал на чеке. Протянул мне, а я выхватил и разодрал на мелкие кусочки.
– Да пошли вы на хер! Не все в этой жизни можно купить!
Развернулся и, не чувствуя ног, направился к двери. У меня отнимались даже кости. Я почти ничего не слышал и не видел.
На Гвардейскую добрался своим ходом. Кое-какие деньги у меня были. За работу у Потемкина и я еще подработал у Гоши.
***
Толкнул дверь палаты и остановился на пороге. Сердце вспыхнуло и тут же истлело в пепел. Какая она маленькая там, среди белых простыней и трубок с капельницы. Волосы по подушке разметались и тонкие ручки поверх одеяла лежат. Еще более прозрачная, чем раньше. И мне стыдно... мне так стыдно, что я посмел тронуть эту хрупкость своими грязными лапами. Прав Потемкин. На все сто прав. Убить меня надо было за это.